– Тебе больше нечего мне сказать? – спросила Морокунья со знакомой ноткой превосходства. – Ты разве ничего не хочешь спросить? Например, узнать, что это такое? – она показала на серебристую стену.

На эту стену мне смотреть не хотелось. Я очень боялась потерять Морокунью из виду. Сделала еще несколько шагов, по-прежнему держась на безопасном расстоянии. Я чувствовала вокруг силовые линии ловушек, ждущие и меня, и ее. Чувствовала других существ у себя за спиной.

Постепенно мои глаза привыкли к своеобразному свету и к темноте Морокуньи. Она стояла очень прямо, но выглядела не очень: волосы всклокочены, лицо грязное. Я задумалась, не стоит ли она так неподвижно потому, что ранена, и не желает мне этого показывать.

– Видела тебя недавно на пустоши, – сказала я. – Ты дралась с последышами. Это они порвали твой плащ?

– Они вбили себе в мохнатые головы, что это я похитила крылья Морда.

– А разве нет?

– Может, медведь просто не хочет больше летать? – Морокунья устало пожала плечами, но голос ее звучал довольным. – Может, он утомился.

– Напасть на Морда было дурацкой затеей.

– Мне это почти сошло с рук, – она криво усмехнулась в темноте, ее взгляд стал хищным. – И я все еще могу выйти сухой из воды.

– Угу, похоже, у тебя все идет по плану. Особенно твоя война с последышами, хотя тебе и пришлось проделать весь этот путь ножками.

– Рахиль, ты говоришь так, будто не хочешь, чтобы Морд издох.

– Как давно ты за нами следишь?

Ответ меня не волновал. Мне хотелось только знать, что она собиралась сделать. А еще мне требовалось время, чтобы обдумать собственные шаги.

Она обернулась. За три года ее лицо состарилось на все десять: последствия травм, жизни на износ, ранений. Она словно лишилась точки опоры, и я заметила, как дрожит ее рука, сжатая в кулак, как будто Морокунья боролась с сильной болью. Все ясно: она была в бегах. Последыши Морда выкурили откуда-то и ее, одновременно с нападением на Балконные Утесы. И, судя по всему, дела у нее шли не важно.

– Довольно давно, – ответила Морокунья. – Скажем, где-то от резервуара. Или с тех, как я натравила медведей на Балконные Утесы. Это все не важно. А вот это… – она указала на стену, – это очень важно. Сказочно, ценно, это то, о чем никогда не говорили в городе, потому что об этом почти не говорили и в Компании.

Я увидела, что в одной руке она сжимает нечто вроде пульта дистанционного управления. Морокунья нажала кнопку.

– Мне почти не попадались воспоминания об этом месте, – продолжила она. – Но была одна подсказка. Ее оказалось достаточно, чтобы захотеть найти это место.

Стена превратилась в реку серебряной капели, затем застыла, образовав картину настолько реальную, что мне с трудом удавалось убедить себя, что я смотрю на экран. Это напоминало голограммы в ресторане из моего детства. Только сцена на экране не менялась.

– Нужно отдать должное твоему Вику, – сказала Морокунья. – Он хранил его от меня так ревностно, не думала, что ему достанет смелости. Или что он узнает об этом раньше меня. Интересно, он и от тебя это хранил? Знаешь ли ты, Рахиль, сколько всего он от тебя скрывает?

Маленькие лисы и их приятели крутились вокруг нас, то исчезая из виду, то появляясь, как бы выпадая из пространства и времени, а потом возвращаясь обратно. Морокунья не замечала, что ее окружает целое собрание. Я и сама почти упустила это обстоятельство, долгое время не понимая того, что вижу.

– Вот откуда все взялось, – сказала она, вновь указав на экран. – Вот для чего это все. Они посылали нам материалы. Брали из города, а мы отправляли назад продукцию. Но не по железной дороге и не подземными туннелями, а через это.

Красивое место, не тронутое ни войной, ни разрушительной деятельностью Компании. Изображение, оставаясь неподвижным, мерцало, но никак не желало вновь становиться четким. Но мне и так было понятно, что там все целое, неповрежденное, богатое, такое, каким наш город, вероятно, никогда не был и каким ему уже никогда не стать. Вместе с тем оно было нереальным и никак не могло спасти. Никого. Так что я не позволила изображению взять надо мною верх, не впустила его в мою реальность.

– Продукцию туда не отправляли уже много лет, – продолжила Морокунья. – К тому времени, когда я поняла, что это место действительно может существовать, сведения о нем превратились в миф, в нелепые слухи. С таким же успехом оно может и сейчас быть не более чем мифом. Хотя они какое-то время посылали нам вещи, разве нет? Вроде этого, – она махнула рукой в сторону ящиков и их содержимого.

Я не думала, что Морокунья обыскивала другие комнаты. Она не видела даже той малости, которую увидела я, то, что лис и его товарищи нашли, переправили в город и переделали под себя. Но даже если бы она видела все туннели, прорытые на этом этаже от оснований стен до потолка, все равно не обратила бы на них внимания. Эти пути были слишком малы для людей, чего не скажешь о других созданиях.

– Прежде я мечтала, чтобы слухи оказались правдой, – сказала Морокунья. – Мечтала, что сон однажды станет явью, и я смогу пройти туда, на другую сторону. Но той стороны больше нет. Какая жалость. Уж там бы я развернулась. Но хорошенько изучить тут все не помешает.

Нет, она прошла прямиком сюда. Экран был для нее сокровищем. Она хотела получить еще один шанс на воскресение, она жаждала этого шанса. А следовательно, понадобятся новые биотехи, и вот мы стояли в пещере, почти пустой, но содержащей достаточно сокровищ, чтобы такая, как Морокунья, начала все заново. С небольшой помощью.

– Кто знает, Рахиль, что происходит в городе. Неизвестно, что мы там найдем по возвращении. Зато я знаю тебя, Рахиль. Знаю всю твою жизнь. Мы могли бы делать общее дело. Ты бы мне помогала, я бы защищала тебя. Обеспечивала всем необходимым. Ты заслужила все этого за то, что привела меня сюда.

Не попросила бы она меня бросить Вика? Была ли она доведена до отчаяния? Я не могу вам сказать. Она стояла передо мной в своем потрепанном плаще и предлагала присоединиться к себе, к той, что уродовала детей, ставила на них эксперименты, врала миру, что все это ради благой цели, потому что мир хотел уверенности, что идет по самому легкому пути. Самое поганое, что для меня это стало бы не таким уж плохим выбором, если смотреть глазами мусорщика или головореза. Именно так она завоевала свою власть: предлагала другим безопасность, еду, территорию. Это превращало ее в вожака, и не важно, что вы думали о том, кого она вела и как. Не важно, что Морокунья сама была в бегах, она ведь все еще была жива.

– А еще, Рахиль, я могу поведать тебе о твоем прошлом, причем куда больше, чем известно тебе самой. Ну, все эти белые пятна, ты понимаешь, о чем я. Я знаю, что в них спрятано.

Что бы вы сделали, мои читатели, давно следящие за мной так же, как следила Морокунья, – невидимо, внимательно и не беспокоясь о последствиях?

* * *