— Как же так… — захныкала девушка.

Феликс увидел, как отравленные вновь поднялись на четвереньки и принялись зубами сдирать с себя одежду. И оказались парой волков — огромных, много крупнее обычных, пепельно-серой и темно-бурой масти.

Чуть поодаль разлилось смутное сияние, за мгновение сгустившееся в две фигуры — двое высоких, широкоплечих воинов в кожаных доспехах, в рогатых шлемах, с короткими кривыми секирами в руках.

— Gamba![62]— выдохнул Винченце.

Волки тоже почуяли опасность и бросились прочь с поляны.

Воины, не проронив ни слова, разделились: один последовал за новообращенными оборотнями, другой за людьми.

Глаша, конечно, хорошо знала все здешние тропинки, она бежала впереди, подгоняемая непереносимым ужасом, за ней Феликс. Винченце был сзади. Он слышал нагоняющий рык охотника, тот приближался, не думая отставать. Нужно было что-то сделать.

— Бегите к часовне! — крикнул Винченце. — Там он вас не тронет!

— А ты? — обернулся Феликс.

— Вернусь и заберу ларец. Не стойте, он уже близко!

Второй воин преследовал обратившихся Ямину и Антипова. Они еще не поняли, не осознали, что с ними случилось. Но звериное чутье гнало их прочь — подальше от проклятой поляны. И от бегущего по пятам существа, от него явственно исходила смертельная опасность. Откуда он взялся, кто он — они не знали. Но голос внутри твердил, что нельзя останавливаться, что он явился за ними, чтобы убить именно их.

Она уже изнемогала. Лапы с непривычки были иссечены в кровь, глаза застлала красная пелена. Она остановилась, трясясь мелкой дрожью, свесив язык из разинутой пасти, пытаясь отдышаться. Мимо пронеслась и скрылась дальше в кустах пепельно-серая тень, оставив после себя след смутно знакомого запаха…

Ее обострившийся слух уловил топот — он громыхал все ближе и ближе. Заскулив от страха, она отползла под тень ели. Оттуда увидела, как из-за деревьев выбежал человек — огромного роста, как показалось ей снизу. Она припала еще ближе к земле. Он двигался быстро, пригибаясь, точно выглядывая в ночном сумраке их следы — своей добычи. Поравнявшись с елью, он остановился. Она видела прямо перед собой его окованные железом сапоги, кожаные штаны, обтягивающие тощий зад, прицепленные к широкому поясу, тускло поблескивающие ножны с мечом. В руках он держал наперевес секиру с коротким древком. На кривом лезвии полосой скользнул отсвет вспыхнувшей вдали молнии. Она уловила раздувающимися ноздрями его запахи: пота, гулко пульсирующей крови, разгоряченной погоней плоти. Она обнаружила, что ей нравится этот запах, пасть наполнилась слюной. Она жадно облизнулась длинным языком.

Сырой воздух сотряс удар грома. Сейчас — или смерть.

Волчица прыгнула ему на спину и попыталась вцепиться зубами в толстую шею. Но она оказалась защищена гребнем, спускающимся со стального шлема. Когти бессильно царапали, съезжали по грубой, пропитанной чем-то коже панциря. Бросив секиру, охотник схватил ее за голову руками в обшитых чешуей перчатках и стащил с себя, отшвырнул в сторону. Она ударилась о ствол, упала, но тут же снова поднялась на лапы и ринулась вперед. Увернулась от кривого клинка, кинулась в ноги, повалила наземь. Перехватив древко, мощными челюстями с хрустом перекусила пополам. Шлем охотника сбился набок, обнажив шею, и, вскочив на грудь, она вгрызлась в надутые, пульсирующие вены. Горячая кровь брызнула в глотку, она самозабвенно сжимала зубы крепче и крепче, пока человек под ней не перестал дергаться.

Насытившись, опьянев, она упала назад, привалившись спиной к дереву. И с удивлением вдруг обнаружила, что лапы вновь стали руками и ногами, пусть и покрытыми короткой бурой шерстью. На пальцах вместо ногтей были крепкие загнутые когти, острые подвижные уши стояли торчком, улавливая каждый шорох. Вдоль спины тянулся гребень из жестких волос и колючей щетины. Смешной хвост метлой болтался сзади.

Странно, но ее это не пугало. Даже наоборот — скорее понравилось. Ей стало весело. Поднявшись, выпрямившись в полный рост, запрокинула голову и издала долгий, протяжный вой, эхом разнесшийся по притихшему во мгле лесу.

Феликс и Глафира неслись что было сил. Преследовавший их воин не отставал. Они боялись остановиться, петляли, будто загнанные зайцы, — чтоб охотник не сумел прицелиться, запустить в них свое странное оружие. А стрелял он — точнее метал — небольшими, с кулак, сгустками раскаленного воздуха, вылепливая снаряды тут же, из ничего. Если б не прошедшая гроза, в лесу давно б бушевал пожар — сгустки спалили уже немало деревьев.

Но беглецы смогли чуть оторваться от преследователя и добрались до часовни, нырнули в подвал через брешь в стене, скрытую зарослями чертополоха.

Они не видели, что с другой стороны от часовни, внизу на откосе холма, собралась группка ребят во главе с Прошкой и Аришей. Заметив выбежавшего на опушку охотника, издалека, в сумраке дети приняли его за Винченце — обрадовались после долгого томительного ожидания, принялись звать и размахивать руками, радостно подпрыгивая даже. Не подозревая, какая опасность нависла над ними.

Охотник их заметил. Чуть помедлив, он сцепил руки, готовя большой заряд, чтобы одним ударом избавиться от этой новой помехи…

Вдруг дети притихли, замерли, разом обернувшись и уставившись в одну точку. По краю склона к ним еще кто-то приближался. Ломясь через кусты бузины и боярышника, к ребятам подошло чудовище! С горящими огнем глазами, с туманом, струящимся из пасти, все черное, как сажа, с непомерно узкой головой.

Дети завизжали и бросились врассыпную.

Охотник тоже с интересом на него воззрился.

— Что за чертовщина? — удивленно спросил он, неожиданно тонким для подобной горы мышц голосом.

Даже огненный шар на ладони сплющился в крохотную искру.

— Местное изобретение, — услышал он за спиной.

Охотник развернулся — и напоролся на длинный кинжал.

— Ну где вы там? Вылезайте! — Винченце постучал ногой в бревенчатую стену.

Выбравшись, Феликс с Глафирой застали итальянца за разглядыванием пузырьков в ларце. Благо уже светало, и флакончики с бутылочками мерцали в серебристом сумраке таинственно и важно.

— Я подозревал, конечно, что он дурак, — ворчал Винченце, — но даже платину от олова отличить не смог. Варвар, профан. Невежда.

— Он много ценного успел испортить? — сочувственно спросила Глаша.

Ей очень хотелось потрогать, рассмотреть красивые бутылочки поближе, но она боялась к ним даже притронуться.

— Нет. Per fortuna, этот болван не знал, что раньше стекло ценилось дороже золота, и осквернил снадобья подешевле…

Осмотрев, пересчитав и просветлев лицом, Винченце бережно спрятал один пузырек за пазуху — и вновь запер ларец на ключ. Сунув свой бесценный, вожделенный клад под мышку, отправился вместе с Глашей и Феликсом в терем Яминой — вызволять из заточения Серафима Степановича.