левым рукавом, из него высыпались проводы зимы, в ожидании которых скучали на неструганых столбах шедевры таксидермии, облитые соляркой; звучали жаркие поцелуи на морозе, морковь сочным теплым мазком торчала из обобщенно решенного объема снеговиков, гремели широкие масленицы с понедельничными расстегаями и субботними неохотными застегаями и перевязывались оберточной ленточкой русские розы, свежие в пыли снегов. «А вот у меня морозы трескучие! — сказала она и щедро дохнула ими, так что конфискованные обои в мелкий мышиный горошек съежились и затрещали на стенах. — Стар и млад веселья ждут! Где, яхонтовый, подписываться?» Чиновник зябко потерся. «Видите ли, мэм, — сказал он. — Мы, безусловно, рады вас видеть. В наше время антропогенных вторжений всякое непосредственное проявление природы вызывает горячий интерес. Но возникли некоторые нюансы. Три дня назад у нас проснулись все ежики. Им потно спать. Теперь им нечем заняться, они хрюкают под скамейками, а если по ним ударят ваши морозы… как это вы говорите… трескучие, есть основания считать, что до девяноста процентов их вымерзнет. Между тем ежики не только существенно обогащают мир красок, звуков и перемещений родной природы, но и являются важной частью ее оборотного капитала. Мы поставляем ежовьи шкурки ведущим производителям женских стелек, ежовье молоко лежит в основе нашего детского питания, приближаясь по жирности к китовьему, а костная мука из них является важным ингредиентом фарфора, придающим ему розовую прозрачность, а размещенным на нем пастушкам — реалистичные очертания. Как человек, пустивший корни, я хочу, чтоб корням не было неуютно. В следующем году, надеюсь, мы встретимся с вами в календарные сроки, где-то в последней декаде ноября, а сейчас, извините, ничего не могу для вас сделать». — «Вот, значит, чего, — скучно сказала русская зима. — Оно конечно». Она начала сматывать в рукав разлетевшиеся по помещению гулянья и игрища. В дверь заглянули телескопические сычи. «Извините за вторжение, — вежливо сказали они. — Вы тут не видели такой старушки сухонькой и парня с мечом? Нет?» Чиновник сказал: нет. «Вы?» — строго обратились сычи к волкам, закатившимся под стол. «Мы-то что, — невнятно отвечали волки набитым невестами ртом. — Мы-то». — «Вы?» — спросили сычи удалых парней. «Да мы разве чего? — согласно отвечали парни. — Ты только прикажи, милостивец наш!» Сычи глубоко вздохнули и исчезли из помещения. «А кстати, — негромко сказал чиновник, — раз уж тут было упомянуто. У вас, в самом деле, нет ли в инвентаре таких… подростков… с мечами? Сейчас на них спрос среди частных коллекционеров». — «Нет», — сухо отвечала зима. «Это, знаете ли, определенное упущение… в репертуаре традиционных развлечений, кажется, должно быть…» — «Вам как вдовцу…» — «Почему я вдовец?» — удивился чиновник, но вдруг посерьезнел и принялся звонить домой.

Зима выплыла в коридор, унося ощущение праздника. «Минуту терпения», — сказала она себе. Одутловатая девочка с белым петухом в руках и мужчина в медном пожарном шлеме, терпеливо ждавшие своей очереди в коридоре, с интересом наблюдали за ее действиями. Через минуту к чиновнику вошел щегольски одетый землемер, его черные волосы украшал котелок, а на шее висел медальон с фотографией, на которой молодая женщина смотрела в камеру с неопределенной нежностью, позади нее ветер раскачивал качели, тень от качелей падала к женщине, а от женщины — к качелям. «За землей нужен глаз, — сказал он таможеннику. — Еще когда она была молода, жила с родителями и небо было принято у них женихом, уже тогда за ней нужен был глаз, из-за этого были неприятности. Я избавлю вас. Мне будет нужен телефон, чтобы вызвать помощников, но в целом я заранее уверен в результатах». Заглянули сычи и сказали: «Мы все-таки, извините, спросим еще раз насчет старушки. Точно не было?» Чиновник развел руками. «Никакого надзора за передвижениями, — заметили сычи. — Земля велика, а следить некому». — «А кто же я?» — сурово спросил землемер. «Ты землемер», — помолчав, с уважением ответили сычи, глядя на его землемерскую наружность, и коллективно исчезли.

В коридоре Ясновид давился качелями, их стихийное движение выдавалось из него при ходьбе и наклонах, и неопределенная нежность еще не совсем выветрилась из его лица, когда они зашли к женщине, у которой стрижка под мальчика сменилась красивой стрижкой «каскад», и была она теперь не блондинка, а брюнетка. Да и хвост, пожалуй, стал немного длиннее и заканчивался курчавой виньеткой прямо у дверей. Но, в общем, это была все та же красивая и очень настойчивая женщина.

— Я понимаю, — сказала она, адресуясь к Ясновиду, а старушки как бы и не наблюдая, — что больше всего вам хотелось бы остаться со мной и никуда не идти. Но, уважая вашу мужскую тягу к независимости, я сохраню за вами видимость инициативы и оформлю ее как архаический тип состязания. Я вам загадаю загадку, а вы отгадаете. Если отгадаете, то как хотите. Если нет, то уж тогда как я хочу. Начали?

— Начали, — согласился Ясновид.

— Ну вот, скажем, — выбрала она из богатого, очевидно, репертуара. — Что такое: хитрый Митрий: умер, а поглядывает?

— Прежде всего, — веско сказал Ясновид, — я хотел бы выслушать ваш ответ. Чтобы не последовало недоразумений и попыток опротестовать результаты.

— Мой ответ, — сказала она, — это выковырянный из двери дверной глазок, и никакой другой ответ, который придет вам в голову, а из нее на язык, не будет правильным. А теперь я внимательно слушаю ваш ответ.

— Мой ответ, — решительно сказал Ясновид, — в том, что это шелудивый поросенок в Петровки замерз. Вот что такое хитрый Митрий: умер, а поглядывает.

— А вот и нет! — привскочила она. — Шелудивый поросенок в Петровки замерз — это в лучшем случае на нагнутую сосну и коза вскочит! В лучшем, повторяю! Но никак не хитрый Митрий: умер, а поглядывает!

— Мне странно, — сказал Ясновид, — встретиться с таким пониманием вещей в наше время и у столь эффектной женщины. Едва ли вы думаете, что чрезмерная осведомленность вредит женской красоте, и потому я напомню в общем виде суть дела. Традиционно выделяется царство крылатых «Кошку бьют, а невестке наветки дают», в котором судьба домашних зверей служит предупреждением для людей, способных его воспринять. Внутри этого царства выделяется, в частности, тип «Ешь собака собаку, а последняя удавись», относящийся к благодетельным ограничениям, налагаемым на личную свободу ради равновесия интересов. В этом типе находится отряд «Свинья чешется — к теплу», трактующий прогностические функции привычных пород, в котором выделяется подотряд «Шелудивый поросенок в Петровки замерз» с серией поправок к базовым материалам. Тут как частный случай инверсии природных симптомов и находит себе место хитрый Митрий: умер, а поглядывает, а что касается упомянутой вами на нагнутую сосну и коза вскочит, то она локализуется в классе