Мы разыскиваем тех, кто, как и мы, полон идей, но сидит на мели. Мы публикуем интервью с Филипом Пэйли — он в детстве снимался в кино, играл Чакку Пакуни в «Земле пропавших»[126], — и он разделывается со своими родителями, утверждает, в его теперешнем полунищенском существовании (он живет в Голливуде в убогой квартирке) виноват их развод.

Изгнание из рая?

Вот-вот… Родители развелись, когда мне было шестнадцать лет, и на их развод были истрачены все мои деньги. И МЕНЯ ДО СИХ ПОР, БЛЯДЬ, ЭТО ДИКО БЕСИТ. Так и напечатайте в своем журнале. Отец — работает хирургом в Беверли-Хиллз, и ЗАШИБАЕТ БОЛЬШИЕ БАБКИ. Мать отхватила огромный кусок при разводе. Я с ними не разговариваю.

Чем вы занимаетесь сейчас?

Блядь, да кем я только не работал. Сначала начислял мороженое у «Свенсона». Был пекарем, работал на бензоколонке, кондитером, младшим брокером в конторе «Э.Ф. Хаттон», в магазине канцтоваров, маляром. Я сносил старые здания ГОЛЫМИ РУКАМИ. И кучу времени был безработным.

А как же миф, что детям-звездам открыты все дороги?

Для меня этого мифа уже нет.

На первой странице номера — пародия на рекламу: пятеро наших друзей рекламируют нечто под названием «джинеы “Уличная гармония”». Они позируют в одном из уголков Южного парка: один сидит на мусорном баке, остальные обвисают на стене склада, а посередине — Мередит, поджав губки, бросает четвертак в кружку, которую держит в руках волосатый попрошайка. Бездомный, которого играет наш приятель Джейми (он занимается ремонтом мотоциклов), ухмыляется и выставляет вверх большие пальцы; в руках у него табличка:

ПОДАЙТЕ НА МОДНЫЙ ПРИКИД

Почему-то нам кажется, что такие штуки привлекут к нам рекламодателей. Не то чтобы нам была так уж нужна реклама одежды. Или реклама табака. Или реклама крупных компаний. Да и вообще любая реклама, черт бы ее побрал.

Но хотя мы и стали недальновидными и пессимистичными, но все-таки верим в то, что какой-то удачный ход может резко переломить нашу судьбу. Поэтому-то мы с Муди сидим, рассматриваем рисунки Джадда и думаем, не предложить ли ему зайти и показать другие свои работы, мы бы с ним обсудили перспективы сотрудничества. Мы согласны, что для «Мощчи» он совсем не подходит — ни тематически, ни эстетически. Он вообще не имеет отношения к тому, чем мы занимаемся, но вот только…

Мы тянемся за телефоном. Я звоню.

— Может, вы бы к нам зашли? И прихватили бы с собой съемочн… кхм, портфолио.

Через два дня он заходит. Вот он появляется, этот человек с ничем не примечательной внешностью и прямыми черными волосами, мы встаем ему навстречу — и сталкиваемся с преследующим его по пятам восьминогим насекомым, состоящим из черных видеокамер, осветителей, микрофонов и планшетов. Шалини, поклонница МТВ, сидящая в дальнем конце комнаты за своим «макинтошем», впадает в благоговейный ужас: мы забыли ее предупредить. Все в смятении. Проходящие по коридору люди останавливаются и припадают к нашим окнам. Мы усаживаем Джадда за стол для совещаний, прямо под боксерской грушей, и представление начинается.

Джадд, который принес свое портфолио, делает вид, что ему действительно хочется напечатать свои работы в нашем крохотном журнальчике с десятью тысячами читателей — хотя через месяц несколько миллионов человек будут следить за каждым его чихом. Мы с Муди сидим рядом и делаем вид, что мы редакторы настоящего журнала, такого, где так и полагается — сидеть и вести переговоры; делаем вид, что нам не наплевать на его работы и они действительно подходят для нашего журнала (настоящего журнала). Мы одеты так же, как мы одеты обычно, в шорты и футболки; мы поразмышляли о том, что надеть, и, не забывая, что не надо размышлять о том, что надеть, решили надеть то, что надели бы, если бы не размышляли о том, что надеть. Нам очень идут шорты и футболки, заправленные с одной стороны, с правой, примерно на дюйм, так чтобы виднелся кусочек ремня, а все остальное свисало — это стиль, разработанный нами еще в старших классах путем серьезных размышлений и экспериментов по предотвращению возможных проколов. У нас нет татуировок: мы считаем, что татуировки — показатель слишком большого внимания к собственной внешности, да и вообще, несмотря на то что мода на них в 1994 году все еще на подъеме, мы уверены, что не пройдет и года, а то и нескольких месяцев, и бум лопнет (в конце концов, сколько такие штуки могут тянуться?). То же самое относится к разноцветным волосами, пирсингу, брэндингу, оригинальным головным уборам, шейным украшениям, футболкам с надписями и прочей знаковой одежде и атрибутике. Мы перестали играть в эти игры, мы выработали в себе полное безразличие к вопросам внешности и стиля, мы переросли стиль «рассмотри-меня-внимательно», переросли стиль «не-хочу-чтобы-меня-рассматривали-поэтому-оделся-мрачным-бунтарем», мы отвергли оба варианта и вместо этого выбрали элегантный отказ — стиль «если-хочешь-рассматривать-рассматривай-но-я-этого-не-поощряю» — стиль, предполагающий отсутствие всякого стиля. Впрочем, это не значит, что мы с Муди не хотели бы выглядеть хорошо, это правильно — выглядеть хорошо; раз уж мы связались с МТВ, то неплохо было бы выглядеть по крайней мере привлекательно, ведь так повышаются наши шансы переспать с дочкой Чарлза Бронсона или, на худой конец, с девушкой из кафе «Сентро», у которой волосы растут до попы, а ноги — от шеи.

Мы обсуждаем с Джаддом специфику и интенсивность нашего будущего сотрудничества, подпуская деловитой основательности и строго дозированной небрежности, в течение всей беседы тщательно подбираем слова, стараемся говорить веско и в то же время непринужденно (как и должно говорить наше поколение), изящно и в то же время умно, энергично и в то же время без особой горячности, потому что мы, конечно же, еще и молодые люди, которые изображают молодых людей, создают образ, который должен стать примером того, как сейчас и в будущем должна выглядеть молодежь, как мы должны себя вести, и, в частности, как мы должны себя вести, если притворяемся, что никак специально себя не ведем и делаем вид, что мы такие и есть. В то же время было бы неплохо, если бы всем стала ясна ошибка, допущенная Лорой при отборе участников, наше явление в кадре должно развеять все сомнения в том, что такое настоящие звезды, звезды, рядом с которыми меркнет убогий Джадд, ведь мы — планеты, окруженные сияющим ореолом, а он просто жалкая, тусклая луна.

И пока нам приходится сидеть бок о бок с Джаддом — кстати, мы видим его впервые, и поэтому он производит впечатление очень симпатичного человека, — мы с Муди стараемся выглядеть круче него, потому нам хочется, чтобы все поняли в первую очередь вот что: мы не из тех, кого заносит в «Реальный мир» и кто пытается туда попасть. Мы хотим показать непосвященному зрителю — хотя на самом деле мечтаем пролезть в игровые комнаты и цокольные обиталища всего мира, чтобы на нас глазели восхищенные молоденькие девушки и их скептически настроенные старшие братья, студенты, в перерывах между парами поглощающие фалафель на типовых общежитских диванчиках, — всем этим людям мы хотим показать, что мы оказались в этом шоу только ради собственной странной прихоти, а если приглядитесь, то увидите, что мы подмигиваем, едва заметно валяем дурака и подаем сигналы, что все это — и наша с ним встреча, и эти камеры, и все остальное — скорее всего в ближайшее время будет использовано в «Мощчи» как материал для едкой, язвительной статьи или топ-листа «Золотая клюква». Мы можем отыграть ситуацию хоть так, хоть эдак, а можем — и так, и эдак одновременно. Мы можем взглянуть в глаза человеку по имени Джадд, у которого такие же глаза, как и у нас, и излить на него свое великодушие и симпатию, пошутить вместе с ним, наметить совместные планы — и все это время подсчитывать выгоду, которую получим от засветки вместе с ним, прикидывать, какую часть его славы мы можем урвать, не скомпрометировав чистоту своей миссии его участием, хотя он вышел на нас, скорее всего, лишь потому, что Лоре-на-кастинге стало стыдно, что не взяла меня, и она его к нам направила как утешительный приз.