– Верно! Все так и было, кроме одного.

– Чего именно?

– Я запомнил кое-что из сна. Кажется, я сражался, и меня ударили по голове.

– Благодарю вас, – я поклонился раненому. – Это важная подробность.

– Готово, – вмешался Гичин, заканчивая перевязку. – Ничего страшного. Череп цел, а рана заживет.

– Я рад, что вы не слишком пострадали. Поправляйтесь!

На мое плечо легла тяжелая рука.

– Рэйден-сан, – велел господин Цугава, – следуйте за мной. Нам есть о чем переговорить.

Его тон не предполагал возражений. Когда мы покидали спальню, мимо нас тенью проскользнула жена Ансэя и кинулась к мужу.

В главной зале было темно и пусто.

Не в силах скрыть волнения, Цугава ходил из угла в угол, пока слуга, молчаливый и бесшумный как призрак, зажигал свечи на алтаре, а служанка устанавливала бумажный фонарь в форме цветочного бутона. Освещена трепещущими язычками пламени, зала сделалась невероятно огромной и в то же время ужасающе тесной. Я не привык к таким жилым пространствам, даже кабинет господина Сэки был существенно меньше. Но по стенам бродили тени, и казалось, что кроме нас в залу набилась уйма народу, съедая все свободное место, будто мыши – рассыпанный рис.

– Уйдите! – раздраженно велел Цугава слугам.

И повторил, обращаясь к Гичину с Хисикавой:

– Уйдите! Оставьте нас!

Было видно, что самураи оскорблены недоверием господина. Но прекословить они не решились, выскользнув в коридор вслед за слугами.

– Садитесь! – Цугава указал мне на подушку, лежавшую на полу в центре залы. Видимо, он сообразил, что приглашение звучит как приказ, и добавил уже другим тоном:

– Прошу вас, Рэйден-сан. Конечно же, вы утомились за день.

Я сел. Сам же Цугава опустился на раскладной матерчатый табурет, широко расставил ноги и выудил из-за пазухи веер: лепесток ткани на бамбуковой ручке. Торец рукояти Цугава упер в бедро и сразу стал похож на полководца, который обдумывает план грядущего сражения.

Судя по лицу господина Цугавы, сражение он считал заранее проигранным.

– Так не может продолжаться, – возгласил он.

Я был с ним полностью согласен. Единственный сын каждую ночь пытается свести счеты с жизнью? Однажды Ансэя не успеют спасти. Какой отец захочет длить эту пытку?!

– Неподобающее поведение, Рэйден-сан. Вам известно, что это такое?

– О да, – со вздохом откликнулся я. – Лучше, чем хотелось бы.

– Боюсь, вы меня не поняли. Неподобающее поведение – это приговор, когда вины нет, но вас тем не менее хотят наказать. В городе уже судачат, знаете?

Я счел за благо промолчать.

– Люди видели, что я посетил вашу управу, – веер указал куда-то вдаль. – Никто не поверил, что Хасимото Цугава явился в службу Карпа-и-Дракона лишь для того, чтобы встретиться со своим добрым другом Сэки Осаму. Люди видели, как мы выехали из управы вместе с вами и направились ко мне в усадьбу. Никто не поверил, что я действительно пригласил вас в гости, желая насладиться общением с мудрым и просвещенным собеседником.

Я кашлянул. Сарказм в голосе Цугавы не доставил мне удовольствия, хотя слова его были в высшей степени разумны.

– Люди связали, как говорится, веревку с веревкой. В городе знают, что заявления о фуккацу не было. «Цугава что-то скрывает! – болтают зеваки. – У него в доме произошло убийство! Цугава хочет спрятать концы в воду, пользуясь своими знакомствами…»

– Это неприятно, – кивнул я. – Но чем молва может повредить вам?

Он хрипло засмеялся:

– Как же вы молоды, Рэйден-сан! Молоды и наивны. У болтовни длинные ноги: она уже добежала до княжеского замка. Хранитель меча скрывает фуккацу, случившееся в его доме? Даже если нет никаких доказательств этого преступления, само обвинение бросает на меня тень. Человек на моей должности обязан быть выше подозрений. Если князь решит, что поведение Хасимото Цугавы неподобающе, он не станет меня карать. Тем более он не станет разбираться, правда все это или навет. Меня просто лишат милости господина.

– Что это значит? – спросил я.

– Перестанут дарить подарки. Понизят в должности. Урежут жалованье. Опала коснется всех моих вассалов. Друзья отвернутся от меня. Враги обрадуются. Пострадает мой брат, начальник городской стражи. Меня не отправят в ссылку, нет! Но мне могут предложить переехать в отдаленное имение. От таких предложений не отказываются, Рэйден-сан! Вот это и называется: неподобающее поведение и его последствия. Поэтому я тоже хочу сделать вам предложение, от которого вам не отказаться…

Веер указал на меня:

– Если у вас есть какие-то соображения, способные помочь мне, говорите. Если же их нет… Тогда утром вы уедете из моего дома. А я приму удары судьбы, как подобает самураю.

Он бросил взгляд через плечо: на алтарь, где стояла подставка из дерева кейяки, а на ней дремал малый меч в черных лаковых ножнах. Объяснять, что значит этот взгляд, не требовалось.

– Меч, – произнес я, стараясь говорить как можно уверенней. – Могу ли я узнать, кому он принадлежал?

«Вы просили у меня имя, Иссэн-сан? Я принесу вам имя.»

Цугава нахмурился:

– Зачем вам это? Меч имеет какое-то отношение к происходящему?

– Вы обещали отвечать на мои вопросы, – напомнил я.

– Тут нечего отвечать. Этой истории много лет, она вовсе не секрет. Скорее я удивлен, что вам не доводилось слышать о ней. Вы могли задать свой вопрос кому угодно, например, вашему секретарю или архивариусу. Без сомнений, они полностью удовлетворили бы ваше любопытство.

Мне надоело. Сегодня я уже один раз ошибся, когда думал, что он беспокоится о сыне, в то время как Цугава беспокоился о последствиях неподобающего поведения. Кажется, мне самому пора позаботиться о примерной неподобающести моего собственного поведения.

– Вероятно, вы правы, – я пожал плечами, принял скучающий вид. Надеюсь, голос мой звучал в достаточной степени холодно. – Но архиваруса здесь нет, а ехать ночью в управу или домой к господину Фудо – дело хлопотное. Я желаю выслушать историю меча от вас, Цугава-сан. Вы же не откажетесь просветить меня, глупца? В противном случае утром я уеду, оставив вас наедине с ударами судьбы. Вернее, я уйду пешком. После всего, что случилось, вряд ли вы соблаговолите подать для меня лошадь. Это так?

Я думал, он швырнет в меня веером. Велит слугам выбросить наглеца за ворота. Я ошибся.

– Хорошо, – кивнул Цугава. – Слушайте.

В те далекие времена, когда будда Амида еще не внял мольбам святого Кэннё, а убийство было дозволено и даже поощряемо, поскольку не влекло за собой немедленного и неотвратимого наказания, юный князь Сакамото возжелал устроить охоту на диких гусей.