– По моему мнению, ее величество и господин Кольбер – наиболее подходящие кандидатуры. Там, где это необходимо, они способны проявить и достаточную твердость, и гибкость, – сказал Бонтан.

– Будем считать вопрос решенным, – резюмировал Кольбер.

Члены королевского совета покинули Салон Войны.

Слова королевы больно ударили по самолюбию Филиппа Орлеанского. Это был упрек, хотя и завуалированный, а Филипп терпеть не мог, когда его упрекали. К тому же он жаждал действий и понимал, что действовать ему сейчас не дадут.

Войдя к себе, он застал там Шевалье и дорожный сундук с поднятой крышкой, куда лакей укладывал одежду его друга.

– Не забудь собрать мою обувь, – распоряжался Шевалье. – И уложи все рубашки, что на кровати. Только, ради бога, ничего не порви.

– Чем это ты занят? – спросил Филипп, с шумом захлопывая дверь.

– Дворец полон самых нелепых слухов, – вздохнул Шевалье, почесывая затылок. – У меня от них уже голова идет кругом. Чтобы окончательно не сойти с ума, я решил на несколько дней удалиться в Париж.

Филипп встал между Шевалье и слугой:

– Помнится, ты говорил мне, что из меня получился бы великий король.

– Я и сейчас могу это повторить.

– А я сейчас не просто так болтаю с тобой! Что ты задумал? Ты же дал мне клятву.

– Я ее сдержал, – спокойно ответил Шевалье.

– Тогда я жду от тебя правды.

– Пока это все. Ступай, – приказал Шевалье лакею, и тот с поклоном удалился.

Шевалье прошел к комоду, на котором стояла бутылка с вином, но передумал и поставил бутылку обратно.

– Филипп, ты никак все эти месяцы прожил отшельником в лесу? Мы на пороге перемен. Их хотят люди разных сословий. Речь идет не об упразднении монархического правления, а о том, чтобы снять с плеч короля часть его тяжкой ноши. А ноша эта действительно тяжела. Пример брата у тебя перед глазами. Один человек не в состоянии управлять целой страной. Король захлебывается. Но ты можешь его спасти. У тебя есть все необходимые качества.

– Шевалье, ты вступаешь на опасный путь.

– Опасно, когда твои ноздри разъедает дым, а ты упорно не желаешь видеть полыхающий огонь.

– Ты на стороне знати.

– Я на твоей стороне точно так же, как когда-то солдаты. – Шевалье протянул руку Филиппу. – А ты готов встать на мою сторону?

– Ты сам не понимаешь, о чем просишь!

– Нет, я прекрасно понимаю, о чем прошу.

– На твой вопрос я отвечу не раньше, чем смерть принудит меня к этому.

– Прекрасно, – усмехнулся Шевалье, скрещивая руки на груди. – Но помни: что бы сейчас ни происходило, наше будущее меняется.

Версальский дворец жил слухами, которые разносились быстро и становились все более напряженными. Стоило кому-то увидеть Боссюэ, спешившего в покои короля, как через считаные минуты главный коридор дворца заполонили перешептывающиеся придворные. Молчание хранили лишь портреты и статуи, бесстрастно взиравшие на человеческую суету.

– Уже закрыли двери во внешние покои его величества, – всхлипнула какая-то придворная дама.

Она торопливо перекрестилась и заплакала, уткнувшись в плечо своего спутника.

– Вы слышали? – спросила другая дама, обращаясь к герцогу Кассельскому. – Наш король…

– Увы, слышал, – ответил тот. – Ужасные новости. Это просто… – Он умолк и повернулся в сторону мадам де Монтеспан, стоявшей неподалеку. – Просто чудовищно.

Произнеся эти слова, герцог мрачно улыбнулся коварной Атенаис.

Шевалье, сопровождаемый слугой, проталкивался сквозь толпу придворных сплетников и едва не налетел на Генриетту. Она тоже с кем-то вполголоса разговаривала.

– Прошу прощения, – усмехнулся Шевалье. – Я вас даже не заметил.

Его взгляд упал на выпирающий живот Генриетты.

– Вообще-то, странно, как при таких… пропорциях я мог вас не заметить.

– Сударь, у меня нет желания вступать с вами в разговор, – вздохнула Генриетта. – Сейчас не время для мелочных словесных перепалок.

– Согласен, моя дорогая. В свое время многие искали случая заговорить с вами. Тогда вы пользовались благосклонностью короля. Но те времена прошли. Мне странно, что нынче еще кто-то удостаивает вас разговором.

Не дожидаясь ответа, Шевалье растворился в толпе возбужденных придворных.

Клодина спала на соломенном тюфяке, брошенном в углу королевской опочивальни. Ее разбудили негромкие звуки, казалось, кто-то скребется. Протирая глаза, Клодина увидела короля не в постели, а за письменным столом. Подперев голову ладонью, он что-то писал. Ошеломленная Клодина потрясла за плечо Бонтана, прикорнувшего на диванчике. Бонтан проснулся мгновенно.

– Ваше величество! – воскликнул первый камердинер, вскакивая на ноги. – Нет слов, чтобы выразить нашу радость по поводу вашего выздоровления!

Клодина потрогала лоб Людовика:

– Этой ночью был кризис. Лихорадка отступила.

Людовик отложил перо.

– Где ваш отец? – спросил он.

Миниатюрная Клодина вздрогнула, как былинка под напором ветра.

– Ваше величество, Клодина пожертвовала жизнью отца, чтобы спасти вашу жизнь, – сказал Бонтан. – Доктора Массона убил яд, который, как мы думаем, предназначался вам.

Теперь уже вздрогнул сам король.

– Не этим ли ядом вызвана моя лихорадка? – резко спросил он.

– Вряд ли, – заметила Клодина.

– При дворе пока не должны знать, что я поправился.

– Но вашему брату мы в любом случае должны сообщить, – сказал Бонтан.

– Пошлите за Роганом. Я хочу его видеть. И за моими портными. Мне пора обновить одежду.

Людовик дописал несколько слов, сложил лист и подал Бонтану:

– Все остальные должны знать только то, что содержится в моем послании.

Бонтан хорошо умел скрывать не только горе, но и радость. Он послушно созвал в Салон Войны членов королевского совета и министров, чтобы зачитать послание монарха. Среди собравшихся не было лишь Рогана и Фабьена Маршаля.

– С глубокой печалью в сердце сообщаю, что здоровье его величества не улучшилось, – начал Бонтан. – Король передал мне, что течение государственных дел должно совершаться в соответствии с его указаниями.

– Но как его величество может принимать решения, находясь в столь тяжелом состоянии? – спросил Кольбер.

– Король повелел незамедлительно оповестить всю Францию о состоянии его здоровья. Он рассчитывает на молитвы своих благочестивых подданных и верит, что эти молитвы помогут ему справиться с недугом.

Королева и Генриетта тихо плакали. Мужчины кусали губы, сдерживая подступившие слезы.