– Потому что мое предложение опасно. Я надеялась, что капитан найдет дорогу назад до того, как Сфинкс решит получше рассмотреть тебя. Мой поступок продиктован отчаянием, Адам. Я не хочу, чтобы у тебя сложилось ложное впечатление о моих действиях. Но нас приперли к стенке, и я не думаю, что есть лучший выбор. Я упаковала немного еды и спальник. Тебе, вероятно, следует путешествовать налегке, но можешь взять что-нибудь почитать.

– Ты и впрямь серьезно. – Юноша заерзал.

Разумеется, это была именно та возможность, на которую он надеялся, но теперь, когда момент настал, сама мысль показалась немного сюрреалистичной: он собирается отсюда уйти.

– Это ненадолго. Всего на пару дней, в крайнем случае на неделю, – сказала Эдит. – Все, что нам нужно сделать, – найти выступ или впадину в фасаде, чтобы оставить тебя там.

– Хочешь, чтобы я разбил лагерь на Башне?

– Лагерь! Идеальное слово. Ты отправляешься в поход! Мы заедем за тобой, как только уйдем. – Эдит положила руку ему на плечо, как будто хотела построить мост между ними. – Ты должен уйти хотя бы ради сестры, если не ради чего-то другого.

Упоминание Волеты оживило его угасшее чувство долга хотя бы на мгновение.

– Она в опасности?

Эдит нахмурилась, глядя на ковер:

– Честно говоря, нет, Волета слишком незрелая и ненадежная. Сфинкс ищет надежные души, которые можно как-то улучшить.

– Улучшить души… – повторил Адам и скривился. – Это не ее случай.

Он принялся натягивать ботинки, и в присутствии постороннего человека процесс почему-то оказался сложнее обычного. Он прыгал на одной ноге, шатаясь, пытался засунуть другую в неуловимый предмет обуви. В конце концов ему пришлось присесть на ковер, чтобы протолкнуть пятку куда надо.

Адам улыбнулся собственному волнению и с удивлением почувствовал, как слезы подступают к единственному глазу. Он сглотнул комок в горле.

– С Волетой все в порядке. – Юноша встал, отряхнул колени. – Она достаточно надежная и совершенно точно добрая, а иногда бывает даже полезной. Пообещай, что не оставишь ее на каком-нибудь карнизе.

– Ну что ты! Никогда.

– Даже если она будет тебя бесить.

– Она часть моей команды, Адам, и я несу за нее ответственность. – Эдит не понравилось, в какое русло свернул разговор, но она знала, что он лишь пытается быть рассудительным. Любое расставание в Башне, не важно, насколько незначительное или хорошо спланированное, сопровождалось элементом риска. Невозможно было гарантировать воссоединение. – Ты просто идешь в поход. Все будет в порядке. Мы увидимся снова. Но на всякий случай, возможно, тебе стоит попрощаться с ней.

– Нет, – сказал он, чувствуя себя неловко. – Я не смогу убедить ее отпустить меня и остаться здесь. Давай называть вещи своими именами. Я отправляюсь в небольшое приключение, мистер Уинтерс. А моя сестра – нет.

– И это правильно. Если вы оба уйдете, Сфинкс заподозрит заговор и может послать за вами движители. Если исчезнешь только ты, я заявлю, что ты улизнул в одиночку – юная гордыня и все такое прочее, – и, надеюсь, мне удастся убедить его, что ты не сто́ишь преследования.

– Есть мысль по поводу того, куда я хотел бы отправиться.

– Не спеши, штурман. Сперва надо пробраться мимо Фердинанда.

Он собрал личные вещи, включая единственную книгу, которая ему принадлежала, и последовал за Эдит в гостиную, где горела лишь лампа для чтения.

Не желая будить Волету, что было бы нетрудно, или Ирен, что было бы непросто, они проследовали через комнату на цыпочках.

У входной двери Эдит нажала белую кнопку вызова лифта. Раздался отдаленный, едва слышный гул. Коридор приближался.

– Разве это не встревожит Фердинанда?

– Не думаю, что он понимает, кто вызывает лифт, – сказала Эдит. – Если проскользнем туда, не привлекая внимания, все будет в порядке. Он немного близорукий.

– Это утешает.

– Однако у него отличный слух.

– Ну, я думаю, он не был бы хорошим охранником, окажись слепым и глухим. Как мы пройдем мимо него?

– Только не смейся.

– Не буду, сэр.

– Мы проползем под коврами.

Адам не рассмеялся. Он представил себе, как ползет, извиваясь, под ковром, а в это время ходячий локомотив знай себе бегает туда-сюда по коридору, как взбалмошный пес. Если Фердинанд на них наступит, то превратит в фарш для пирога.

– Нам лишь надо добраться до ковра с большим синим медальоном, – сказала она. – Это где-то в дюжине дверей по правой стороне.

Щелчок замка оповестил о прибытии коридора.

– Куда мы направляемся? – шепотом спросил Адам.

– В конюшню.

И Эдит коснулась дверной ручки легким продуманным движением, словно пытаясь вытащить приманку из капкана.

Фердинанд не мог говорить, но мог свистеть. Не насвистывать песни или мелодии. Просто издавать единственную невыразительную ноту. Свист для него был рефлексом, сигналом, встроенным хозяином. Хозяин сравнивал это с таймером для варки яиц, хотя Фердинанд понятия не имел, что такое яйца и зачем им таймер. Он знал одно: стоило выполнить некое задание, и что-то внутри начинало свистеть, и ходячему локомотиву это нравилось.

Ему очень хотелось петь. Музыка – замечательная штука. Песня, даже хорошо знакомая, способна удивлять. А еще она способна раз за разом пробуждать ощущение счастья или грусти.

Щедрый хозяин каким-то образом прознал о пристрастии Фердинанда к музыке, о том, что она доставляет ему удовольствие, и установил в похожей на шкаф огромной груди автомата музыкальный проигрыватель. Устройство играло мелодии с помощью медных барабанов со множеством маленьких выступов, которые задевали зубцы стального гребня. Песни эхом отдавались внутри, пульсируя в унисон с трубопроводом его сердца. Фердинанд мог их менять по своему усмотрению. Надо было лишь открыть грудную клетку и переставить барабаны. Песен было три. Он любил их все. Одна грустная, одна веселая, и еще одна – для погони.

Вот ее он и слушал на этот раз.

Она его возбуждала. Ему хотелось пробежаться по коридору туда-сюда, но он знал, что так нельзя. Бегать в коридоре – неправильно: от этого рвались ковры, расшатывались болты в подъемном механизме и, самое главное, злился Байрон.

Но музыка скапливалась внутри него, как пар в котле. Она говорила: «Пришло время погони!» Она задавала вечный вопрос: «Как быстр твой бег?» Она пела, словно хор: «Байрона тут нет, чтобы тебя остановить!»