— Боюсь, что медведи — это гораздо более сложные существа, чем большинство людей может себе представить.

— Сложные медведи, — произнесла Амайя, улыбаясь Хонану. — Готовься, нам придется и для них составлять вероятностный психологический портрет.

— Не думайте, что это такое уж нелепое допущение. Пока нам удалось лишь отчасти постичь склад ума и психики медведей, если, конечно, мы имеем право использовать такие понятия как ум и психика. Но если согласиться с тем, что каждый медведь обладает своим собственным характером, который и определяет его образ существования и поведение, то это позволит понять, какие трудности сопряжены с наблюдением за каждой отдельной особью.

— Мы с доктором, — рассказывал Рауль, глядя на свою спутницу, — ездили в Центральную Европу, в Карпаты, в Венгрию, побывали во многих крошечных затерянных в лесах селениях между Балканами и Уралом и, конечно же, в Пиренеях. Нельзя сказать, чтобы Айнса славилась своими медведями, но она располагает развитой инфраструктурой центров наблюдения за природой, и, прежде всего, за птицами. Она предлагает нам обширные возможности, в основном за счет использования собственной лаборатории. Она также является центром восстановления исчезающих видов, на развитие которого идут деньги, получаемые от туристов и экскурсантов, которых в Айнсе очень много, притом круглый год.

— Так, значит, там изучают не только медведей?

— Ну, конечно, нет. В этой комарке водится множество видов птиц, для которых она является идеальной средой обитания. Большинство естественных ареалов очень хорошо сохранилось, и поэтому многие виды нашли в этих долинах последнее экологическое убежище. Здесь изобилуют дневные хищники: беркуты, коршуны, сапсаны, ястребы и ночные птицы: филины, совы, сычи… Тут можно встретить и крупных падальщиков наподобие орлов-ягнятников и грифов… и множество более мелких птиц. Но мы с доктором в основном занимаемся крупными млекопитающими: дикими кабанами, оленями, лисами… хотя там гораздо больше мелких зверей наподобие летучих мышей, землероек, кроликов, белок, сурков, байбаков… Как видите, нам не приходится скучать круглый год, хотя нашей главной заботой остается миграция крупных медведей по всей Европе. Мы откликаемся на любой сигнал, который может означать присутствие медведя, как, например, в вашем случае.

— И к каким выводам вы пришли? Вы допускаете, что в наших местах мог появиться медведь? Или вы согласны с лесничими, утверждающими, что это был басахаун? — поинтересовался Хонан.

Доктор Гонсалес озадаченно посмотрел на него, но доктор Ткаченко улыбнулась.

— Я знаю, что это такое… Как вы его назвали? Басахауно?

— Басахаун, — поправил ее Хонан.

— Да-да, — воскликнула она, оборачиваясь к своему спутнику. — Это то же самое, что снежный человек, йети, бигфут, сасквоч. Я слышала, что в месте под названием Бал-Донсера жил великан. Считают, что это был снежный человек. Говорят, что он всегда ходил в сопровождении огромного медведя. В моей стране тоже существуют легенды о большом и сильном человеке, который сохранился с доисторических времен. Он живет в лесах для того, чтобы поддерживать равновесие природы. Это то же самое, что басахаун?

— Да, практически то же самое. Только басахауна наделяют еще и определенными магическими свойствами. Это скорее мистическое существо, герой местных легенд.

— Я думал, что это просто имя, которым пресса наделила преступника… потому что он убивает в лесу, — пояснил доктор Гонсалес.

— О, но это очень плохо, — воскликнула доктор Ткаченко. — Басахаун не убивает. Он охраняет природу, заботится о ее чистоте.

Амайя пристально посмотрела на нее, припомнив слова сестры. Хранитель чистоты.

— Значит, лесники считают, что басахаун — это убийца, которого вы ищете? — удивился Рауль.

— Скорее, они верят в существование басахауна, — пояснил Хонан, — и полагают, что то, что мы приняли за медведя, могло быть басахауном. Но, разумеется, он не имеет к этим убийствам ни малейшего отношения, и его присутствие может объясняться тем, что он был призван сюда силами природы, чтобы сдержать хищника и восстановить равновесие в долине.

— Очень красивая история, — признал доктор Гонсалес.

— Но это всего лишь легенда, — произнесла Амайя, поднимаясь на ноги и давая понять, что считает этот разговор оконченным.

Она вышла на парковку, кутаясь в пуховик. Она уже решила, что поедет в машине Хонана, а свою оставит возле отеля. Она вытащила мобильный телефон, чтобы позвонить Джеймсу и предупредить его о том, что уезжает в Уэску. Фонарей на парковке почти не было, но с одной стороны ее освещала яркая белая полоса, проникающая сквозь стеклянные двери кафе, а с другой озарял более мягкий рассеянный свет, струящийся из окон трапезной в деревенском стиле. Ожидая ответа Джеймса, Амайя разглядывала посетителей этой трапезной. Одетая в облегающую черную блузку Флора наклонилась вперед и замерла в делано кокетливой позе. Амайя изумленно смотрела на сестру. Влекомая любопытством, она начала пробираться между автомобилями, чтобы выбрать угол зрения, который позволил бы ей лучше разглядеть тех, кто внутри. Наконец, в трубке раздался голос Джеймса, и она коротко объяснила ему, что она задумала.

— Я позвоню тебе, когда буду возвращаться, — пообещала она.

Едва она успела попрощаться с Джеймсом, как ее сестра отошла от окна, одновременно наклонившись, чтобы взять под руку своего спутника. Инспектор Монтес улыбался и что-то говорил Флоре. Амайя не слышала его слов, но видела, как они насмешили ее старшую сестру, которая смеялась, расчетливо соблазнительным движением откинув голову назад. Отсмеявшись, она посмотрела в окно. Амайя вздрогнула и отвернулась, пытаясь укрыться от ее взгляда и уронив телефон, который упал между автомобилями, прежде чем она сообразила, что Флора никак не может разглядеть ее на этой плохо освещенной парковке.

Пока она искала телефон, из кафе вышли Хонан и ученые. Амайя позволила своему помощнику сесть за руль, едва слыша, что он ей говорит. Когда они отъехали от отеля, она с облегчением вздохнула, немного смущенная собственной реакцией на то, что ей пришлось увидеть.

Энграси разорвала полоску бумаги, опоясывавшую новую колоду карт. Затем она вытащила колоду из коробки и приступила к ритуалу контакта, заключающемуся в том, что она молилась, одновременно тасуя карты. Она знала, что имеет дело с чем-то иным, хотя и не новым. Это был старый враг, которого она когда-то очень давно уже заметила. Это случилось в тот день, когда еще совсем маленькая Амайя решила себе погадать. И сегодня, когда Роз пыталась помочь сестре, эта давняя угроза снова вернулась, подобно гнетущему воспоминанию, чтобы сунуть свое грязное слюнявое рыло в жизнь ее девочки.

С самого раннего детства Амайи Энграси отождествляла себя с ней. Так же, как и девочка, она питала отвращение к тому месту, где ей выпало родиться, отвергая его застарелые обычаи, традиции и историю. Она сделала все, чтобы его покинуть, что ей, в конце концов, удалось. Она училась, прикладывая максимум усилий, чтобы получать стипендии, позволявшие ей уезжать все дальше и дальше от дома — сначала в Мадрид, а затем в Париж. В Сорбонне она изучала психологию. В передовом и трепещущем новыми идеями и мечтами о свободе Париже перед ней открылся целый мир. Энграси казалось, что ее удостоили большой чести, пригласив в эту увлекательную жизнь. Приняв приглашение, она напрочь отреклась от темной долины с низко нависшим свинцовым небом и оглушительно ревущей по ночам рекой. Благоуханный, исполненный любви Париж и молчаливо несущая свои воды царственная Сена навсегда покорили сердце девушки, и она утвердилась в своем давнем решении никогда больше не возвращаться в Элисондо.