— О, ты имеешь в виду… Роз, ты же знаешь, что я ничего не могу рассказывать. Эта информация имеет отношение к расследованию.

— Я не об этом, а о том, что заставляет тебя кричать во сне. Джеймс говорит, что кошмары снятся тебе почти каждый раз, когда ты засыпаешь.

— О господи, Джеймс! Это действительно так, но это всего лишь дурные сны, не более того. Это совершенно нормально, учитывая мою работу. Когда я поглощена расследованием, они снятся мне чаще, но прекращаются, когда преступление раскрыто. Ты же знаешь, что я уже много лет сплю с включенным светом.

— Сегодня он был выключен, — произнесла Роз, глядя на лампу.

— Я забыла ее включить. Когда я чистила оружие, было еще светло. А потом я сама не заметила, как заснула. Но обычно со мной такого не бывает. Я всегда включаю лампу именно для того, чтобы избежать таких случаев, как сегодня, потому что больше всего меня беспокоят не кошмары. Я постоянно настороже, и у меня очень поверхностный сон. На протяжении ночи я часто просыпаюсь и пугаюсь, но, осознав, где я нахожусь, снова засыпаю… Поэтому мне так важно, чтобы в комнате горел свет. Он позволяет мне успокоиться, едва открыв глаза.

Роз, внимательно наблюдавшая за выражением ее лица, отрицательно покачала головой.

— Ты сама слышишь, что ты говоришь? То, что ты описываешь, это состояние постоянной тревоги. Никто не может так жить. Если тебе нравится спать с включенным светом, отлично, это твое право. Но ты сама знаешь, что то, что произошло сегодня, ненормально. Амайя, ты в меня чуть не выстрелила.

Слова сестры напомнили ей о том, что два дня назад сказал ей Джеймс у двери кондитерской.

— Кошмары тоже можно считать нормальным явлением, но только до определенной степени. Что ненормально, так это то, что они причиняют тебе столько страданий и что ты просыпаешься в панике и не можешь понять, спишь ты или уже проснулась. Я видела тебя, Амайя, и ты была в ужасе.

Амайя смотрела на сестру и вспоминала женский профиль, склонившийся над ее лицом в момент пробуждения.

— Позволь мне тебе помочь.

Амайя кивнула.

Они молча спустились по лестнице. В отсутствие тети Энграси все в доме было каким-то странным. Мебель, растения и многочисленные безделушки без нее как будто впали в летаргический сон. Казалось, все принадлежавшие хозяйке дома вещи утратили свою подлинность и реальность, а их физические границы расплылись и стали туманными и неотчетливыми. Роз подошла к шкафу и взяла узелок из черного шелка, в котором были карты. Положив их в центре стола, она направилась в гостиную. Через секунду Амайя услышала звук работающего телевизора. Она улыбнулась.

— Зачем ты это сделала? — спросила она.

— Чтобы лучше слышать, — прозвучало в ответ.

— Ты сама понимаешь, что это чепуха.

— И, тем не менее, это так.

Она села и осторожно развязала узел. Развернув лоскут тонкой ткани, она взяла колоду и положила ее перед Амайей.

— Ты сама знаешь, что тебе необходимо сделать. Перетасуй карты, мысленно задав вопрос.

Амайя взяла колоду, которая показалась ей неожиданно холодной, и на нее нахлынули воспоминания о шелковистых картах, скользящих между ее пальцами, о странном аромате, который они источали при каждом прикосновении, и об умиротворяющем чувстве единения с ними, возникавшем в тот момент, когда она достигала определенного состояния. Как только это происходило, открывался канал и вопрос формулировался сам собой. Затем она выбирала карты, повинуясь интуиции, и торжественно переворачивала каждую из них. Зачастую она заранее знала, что ей предстоит увидеть на обратной стороне. Затем наступало решающее мгновение, позволявшее понять связь между всеми картами и постичь тайну, ответив на мысленно заданный вопрос. Толкование карт таро было занятием одновременно простым и сложным, как толкование карты незнакомой местности. Сделать это было так же легко, как провести линию, соединяющую твой дом с каким-то конкретным пунктом назначения. Требуется лишь отчетливо представить себе цель и ничему не позволять отвлекать тебя в пути. И тогда ответы сами собой начинали раскрываться перед тобой подобно дороге, ведущей к ответу на главный вопрос, который, как и дороги, не всегда бывал прямым и однозначным. «Иногда ответы не становятся разгадкой тайны», — говорила ей Энграси, когда они оставались только вдвоем. Бывает так, что ответы лишь порождают новые вопросы и новые сомнения.

— Почему? — спрашивала она. — Если я задаю вопрос и получаю ответ, это и должно быть разгадкой.

— Так и было бы, если бы ты знала, какой вопрос следует задать в каждый момент времени.

Она вспоминала наставления тети Энграси. «Вопрос. У тебя всегда должен быть вопрос. Если его не будет, в сеансе не будет никакого смысла. Ты откроешь канал, через который ворвутся вперемешку ответы, похожие на крики миллионов душ, которые будут взывать, вопить и лгать. Ты должна руководить сеансом, начертить путь на карте и никуда с него не сворачивать, не позволить волку заманить тебя в лес за цветами, потому что, если ты это сделаешь, он доберется до цели раньше тебя. А когда ты тоже туда попадешь, это будет уже совсем не то место, в которое ты направлялась. Тебе придется беседовать с переодетым чудовищем, которое ты примешь за свою бабулю, но которое будет стремиться лишь к тому, чтобы тебя проглотить. И оно это сделает. Оно поглотит твою душу, если ты отклонишься от пути». Предостережения, которые она столько раз слышала в детстве, прозвучали у нее в голове, произнесенные голосом тети Энграси.

«Карты — это дверь, которую, как и любую другую, нельзя открывать из праздного любопытства и которую необходимо плотно закрыть, выходя. Дверь, Амайя, не может причинить вред. Опасность представляет то, что может через нее войти. Помни, что ты должна затворить ее, завершив сеанс, чтобы тебе открылось то, что ты должна знать, а то, что принадлежит тьме, осталось во мраке».

За этой дверью ей открылся мир, который там был всегда. Всего через несколько месяцев она подобно опытной путешественнице научилась чертить маршруты на карте непознанного, руководя сеансом и под бдительным взором Энграси всякий раз тщательно закрывая дверь. Ответы были ясными, четкими и настолько понятными, что казались ей колыбельной песней, которую ей кто-то напевал прямо на ухо.

Когда ей было восемнадцать лет и она училась в Памплоне, движимая любопытством, она часами не расставалась с колодой карт. Она спрашивала о мальчике, который ей нравился, о результатах контрольных, о замыслах соперниц. И она начала получать беспорядочные, путаные и противоречивые ответы. Порой она окончательно запутывалась и в попытке прояснить ответ проводила всю ночь, тасуя и бросая карты, которые уже ни о чем ей не говорили, но оставляли в ее сердце странное ощущение, как будто ее лишили чего-то принадлежащего ей по праву. Она настаивала, снова и снова добиваясь ответа, и, наконец, совершенно безотчетно начала оставлять дверь открытой. Она уже не всегда убирала колоду, которая часто оставалась лежать на кровати, и сама себе устраивала бесконечные сеансы гадания с единственной целью разглядеть неразличимое. И она его увидела. Однажды утром, вместо того чтобы выйти из дома и отправиться на учебу, она занялась гаданием. Это в очередной раз вылилось в бесконечный и бесцельный сеанс, но в это утро путешествие в никуда привело ее к ответу без вопроса. Когда она начала переворачивать карты, их зловещее значение проникло сквозь гладкий картон, на котором оно было отпечатано. Едва она коснулась первой карты, ее руку встряхнуло с такой силой, как будто ее свело судорогой. Она по очереди переворачивала карты, отражавшие царящую в ее душе безысходность. Дойдя до последней, она осторожно коснулась ее кончиком указательного пальца, так и не перевернув ее, потому что в это мгновение ее окружил весь холод Вселенной. Испустив нечеловеческий вопль, она поняла, что волк ее соблазнил. Он ее обманул, вынудив сойти с пути. Сукин сын ее опередил, достигнув цели раньше нее, и она столько времени отдала беседам со злом, замаскировавшимся под бабулю.