— Чай, кофе, — предложил Вэндж.

— Кофе с какао и молоком, — ответил Берх.

— Достойная смесь, — оценил Зимин.

Они сидели за длинным узким столом, рассчитанным, по меньшей мере, человек на десять.

— Какие на сегодня планы? — как бы между делом (или между едой) спросил Вэндж.

— Съезжу к разлому — туда, где Сторма видели в последний раз, — коротко ответил Берх.

Он умышленно сделал эту оговорку — сказал «видели», хотя система контроля не умела «видеть» в полном смысле этого слова. Но астронавты не обратили на его оговорку никакого внимания, поскольку на космическом жаргоне слово «видеть» может означать все, что угодно. Чего стоит такое выражение как, например: «да я эту черную дыру видел как вот сейчас — тебя».

— Вы имеете в виду Ухмылку Явао? — уточнил Зимин.

— Чью, простите, ухмылку? — Берх не понял.

— Тектонический разлом называли «Улыбка Явао», — пояснил Вэндж, — но Зимин настойчиво называет его «Ухмылкой».

— А ты когда-нибудь видел, чтобы так улыбались? — возразил ему Зимин.

— Никто никогда не видел как улыбается Явао, — ответил ему Вэндж, но замечая, что Берх их по-прежнему не понимает, объяснил:

— С высоты, та низменность, на которой расположен Плером-11, напоминает голову дракона или змея, поэтому ее назвали Морем Явао. Правильнее, конечно, называть ее Морем Ялдаваофа — дракон был такой когда-то, но, согласитесь «Явао» гораздо благозвучнее, да и короче … Ну а каньон, или, как вы говорите, разлом, назвали, соответственно, «Улыбкой Явао».

— Я хотел переименовать станцию в «Ухо Явао», но меня никто не поддержал, — вставил Зимин.

— А чем знаменит этот ваш Явао? — спросил Берх.

— Жил он давно, еще до рождения человека, и, поэтому, сведения о нем крайне противоречивы, — серьезным голосом ответил Зимин, — Одни считают, что именно он вылепил первого человека, другие — что он охраняет вход в Устье Канала. А сыночек у Явао — тот еще змей!

— Змей? — переспросил Берх, — какой змей?

— Я же сказал — тот самый. Змей-искуситель, что искушал Еву в райском саду. Историю с яблоком, помните? — Берх помнил. — Сам Явао любил говорить о себе с чужих слов. Однажды он сказал: «Среди рожденных после меня, найдутся люди, которые подумают, будто я умел предвидеть будущее…».

— Странно, раз он так сказал, то значит и вправду предвидел будущее, тогда почему «будто», а если, на самом деле, он не умел предвидеть будущее, то почему сказал так, будто умел?… — Берх немного запутался в формулировке.

Но Зимин его прекрасно понял:

— Вы лучше спросите у самого Явао.

— А я и спрашиваю, — не растерялся Берх, — вы ведь называете станцию «Ухо Явао», следовательно, он должен меня слышать.

— В таком случае, за ответом вам следует сходить к его «Улыбке».

Собственно, это Берх и собирался сделать.

— И как туда лучше добраться? — спросил он.

— Возьмите транспортер — за полчаса доставит, — предложил Вэндж.

— Нет, зачем транспортер? Малый планетолет намного удобнее, — посоветовал Зимин.

— Это тот, на котором мы вчера прилетели на станцию?

— Нет, другой. Он немного меньше, но поисковое оборудование дотащить сможет, — разъяснил Зимин.

— В самом деле, — поддержал его Вэндж, — берите планетолет, — три километра по Плерому, это не тоже самое, что три километра по Фаону. Вы ведь с Фаона?

Берх подтвердил. Вэндж и Зимин считали, что он является экспертом фаонского отделения АККО.

— Я плохо знаю местность, боюсь снова неудачно сесть, — признался Берх.

— Ерунда, — успокоил его Вэндж, — малый планетолет может сесть, где угодно, кроме, разумеется, дна Улыбки…

— На планетолете я туда не полезу.

— Значит, все-таки, решили искать в разломе? — спросил Вэндж.

— Пока других вариантов я не вижу.

Спускаться в разлом или нет, Берх еще окончательно не решил. Спасатели, работавшие на Плероме сразу после исчезновения Сторма, уже пытались что-то подобное предпринять. Но, то ли у них ничего не вышло, то ли они все-таки спустились, но тела не нашли, — этого Берху никто так и не смог толком объяснить.

— А сами-то вы что думаете? — спросил он.

Поскольку вопрос не был адресован кому-то персонально, то и ответа ему пришлось ждать довольно долго.

— Вариант, при котором Сторм упал в разлом, выглядит наиболее убедительным, — нехотя ответил Вэндж. Зимин в знак согласия кивнул.

— Но вы, все же, не уверены, — уточнил Берх.

— Не смотря на то, что это я взял Сторма на Плером, он остался для меня в некотором роде загадкой. Мы до сих пор не можем понять, зачем он пошел к разлому. Если бы мы смогли это понять, то и в падение в разлом тоже можно поверить.

Насчет того, зачем Сторм пошел к разлому, у Берха не было ни какой собственной идеи. Но он не верил в то, что ни Зимин, ни Вэндж, не знают причин, побудивших Сторма в одиночку, пешком отправиться за три километра от станции. Без сомнения, они все знают и теперь просто хотят снять с себя вину за его гибель. Ведь если Сторм действовал по приказу Вэнджа, то именно на него падает вся ответственность за смерть астронавта.

Когда они уже заканчивали завтракать, Берх вспомнил про кошку.

— А я и не знал, что у вас живет кошка. Честно говоря, я их недолюбливаю…

— Нет у нас никакой кошки, — уверенно ответил Зимин и с недоумением посмотрел сначала на Берха, потом на Вэнджа. Затем, как бы смутившись, быстро встал и вышел из столовой. Проходя за спиной у Берха он пробормотал:

— А вы слыхали, что Нансэн убил кошку Шредингера?

Даже предыдущей фразы Зимина было достаточно, чтобы Берх почувствовал себя полным идиотом. В голове у него царило некоторое смятение — ну не приснилась же ему эта чертова кошка. Или он, как с ботинками, что-то напутал. «Разыгрывают!» — подумал он. Наверное, он слишком громко это подумал, потому что Вэндж сказал:

— Зимин вас не разыгрывает. Просто у нас не кошка, а кот. Вы уж его извините.

«Один-один», — подумал Берх, но ни кота, ни Зимина не извинил.

— Как его зовут?

— Кого, кота?

— Ну не Зимина же…

— Варвар.

— Как? Варвар?

— Ну да, так и зовут — Варвар. Вы только прислушайтесь, как он мурлычет, и сами поймете, что по-другому его никак не назвать.

— Мурлычет не по-нашему?

— Что вы! Даже не по-кошачьи! — воскликнул Вэндж.

— А при чем тут Нансэн? — Берх решил выяснить все до конца, — еще одна шутка?

— И да и нет. Жил когда-то такой японский мудрец — Нансэн — известный кошкофоб. Он прославился тем, что однажды собственноручно зарезал котенка. В оправдание Нансэну, нужно сказать, что ситуация и впрямь была не однозначная. Монахи нашли котенка — белого, пушистого, очень симпатичного. Его красота и грация так пленили бедных монахов, что они позабыли о своем возвышенном предназначении и принялись спорить, кому должен достаться котенок. Нансэн был у них вроде как за старшего и, дабы вернуть монахов на путь истины, убил котенка. Потом, много позже, Нансэн пришел в гости к Шредингеру. А у того была кошка — ну та, которая ни жива ни мертва. Кошка сидела в ящике, а Шредингер загадывал публике одну и туже загадку — жива ли кошка в данный момент или нет? Спросил он об этом и Нансэна. Нансэн поступил, по сути, здраво. Своим самурайским мечем, он устроил коллапс волновой функции, то есть, попросту, рассек ящик, где сидела кошка. Пострадал не только ящик, но и кошка. Однако, ценою ее жизни, философский пафос был достигнут и здесь.