Да надоело всё это враньё.

Расставим уже все точки над «i».

И избавимся.

Даже если не только от лжи. Друг от друга.

– А бумаги я подпишу. Любые, какие пожелаешь. О том, что полностью отказываюсь от претензий на наследство и возможную материальную помощь со стороны вашей семьи, – продолжаю, не дожидаясь его реакции на предыдущее моё откровение. – Но аборт не сделаю. Не заставишь. Хоть что делай. За жизнь своего ребёнка буду бороться до последнего. Как и за свою, – прежде чем полностью выпрямиться, поднимаюсь сперва на колени.

Нового приступа головокружения только не хватало…

Его и нет.

Как и на ноги я не встаю. Остаюсь на коленях.

Глеб не позволяет большего.

Жест – почти неуловимый. Слишком стремительный. Едва ли моргнуть успеваю. Оказывается совсем рядом, обхватывает за подбородок, запрокидывает мою голову, вынуждая смотреть ему в глаза.

– Почему? – нависает сверху, как грозовая туча. – Почему не сделала?

Теряюсь.

Он из всего, что я ему говорю, только про несбывшееся фиксирование факта насилия усваивает?

Впрочем, моя растерянность не мешает ответить. Тоже честно. Раз уж собираюсь покончить со всем окутавшим нас враньём, начну с себя.

– Не хотела разбивать тебе сердце. Снова.

Тьма в карих глазах по-прежнему веет холодом. А мне так отчаянно не хватает тепла. Покоя. Забвения. Ведь после всего того, что обозначаю, нет обратного пути. Поздно сворачивать.

– Даже после того, как я разрушил твоё?

Тихий вкрадчивый голос оседает в моём разуме очередной порцией горечи. Капкан моей грядущей безысходности захлопывается.

Молчу. Справляюсь с тянущей болью в своей душе.

– Сначала я думала, тебе будет всё равно. Какое тебе дело до той, кого встретил пару дней назад? Тебе же ребёнок только нужен был. Ты сам так сказал. Ни о чём другом мы не договаривались, – произношу, спустя некоторую паузу. – А потом… Я собиралась тебе признаться. Правда, собиралась. Когда мы с тобой, в первый раз, в том отеле. Когда поняла, что тебе не безразлично. Но ты остановил. А потом… Не смогла, – беспомощно пожимаю плечами. – Не спрашивай почему. Я и сама не знаю. Не могу объяснить. Может быть я просто хотела шанс. Иметь семью. Настоящую. Свою. Пусть недолго. Но чтоб была. Ведь ты был очень убедителен в своей заботе обо мне. До тебя никто не дарил мне такого. Только папа. Когда-то. Наверное, мне просто было слишком страшно вновь оставаться одной, – последнее звучит довольно жалко и почти неуловимо, а мне требуется новая пауза, чтобы собраться с духом. – В любом случае, это ведь и не важно уже. Не получилось.

Я ни на что не рассчитываю в своей исповеди. Это мой способ попрощаться. Пусть и не всё говорю – лишь тысячную долю всего того, что живёт во мне. Хватит. Встречных обвинений тоже не будет.

Сполна уже разочарования…

К тому же хватка на моём подбородке вдруг становится сильнее. Всего на секунду. А в следующую – ладонь мужчины смещается к моему затылку. Обхватывает, вопреки всем ожиданиям, очень аккуратно почти невесомо и вместе с тем ощутимо бережно, сгиб пальцев другой ладони касается моей щеки.

– Получится, – слышу я твёрдое и уверенное от Глеба. – Если не откажешься. Обязательно получится.

Никакой тьмы в его глазах. Рассеивается. Вспыхивает огнём бескомпромиссной решительности.

– Когда услышал от врача про беременность и порок, как представил, чем это грозит, сам себя забыл, не смог контролировать эмоции. Я знаю, у меня с этим проблемы. Прости, мне не стоило так реагировать. Хотя бы потому, что это паршиво сказывается на твоём здоровье. Мне нужно было успокоиться, прийти в себя, – вялая усмешка задевает его губы. – Напился я. Второй раз в жизни. И опять из-за тебя, между прочим, так что за это я с тебя отдельно спрошу, – невзирая на обещание-угрозу, снова ласково проводит по моей щеке. – Если верить камерам видеонаблюдения ближайшего от той больницы бара, ни к одной девке, чтоб ты знала, я не приставал, кстати. До четырёх утра доеб*вал бармена о принципах реанимационных методик в случае, если с тобой что-нибудь случится. Он бывший анестезиолог. На пенсии. Соответственно, когда твоя сука-сестра всучила тебе те бумаги, я не имел ни малейшего представления о том, что тебя выписали и ты свалила из палаты. Прохоров не смог дозвониться. За это тоже прошу прощения, Дюймовочка. Больше не оставлю тебя. Никогда.

В его повествовании наступает пауза. И я пользуюсь ей.

– Твоя мама позвонила. Поэтому я пошла.

– Мама? Ты уверена? – хмурится.

– Не совсем. Я не помню её голоса. Да и по телефону он, как правило, иначе звучит, – отзываюсь, не скрывая сомнения. – Но она представилась ей. Я и поверила. С чего бы мне не верить? Она говорила весьма убедительно.

– Моя мать в данный момент на Майорке. И она не имеет ни малейшего понятия о том, что у нас тут происходит.

– Но в соглашении было указано не только твоё имя. Личные данные тоже. Подробные, – задумываюсь о том, что не помню ни единой цифры, как и не имею ни малейшего понятия о том, насколько они правдоподобны. – Смысл Арине уговаривать меня что-либо подписывать, если это не будет иметь силы в случае неверного содержания? – озадачиваюсь сделанным выводом.

– Если только она не собиралась просто избавиться от тебя под этим предлогом, – морщится Глеб. – От тебя. И от ребёнка. Неспроста же назначила мне встречу, как только ты ушла. Прислала сообщение. От твоего имени, – вздыхает устало.

От моего имени, значит… то есть в тот злосчастный ресторан он отправился не с ней, а со мной встречаться?

Не совсем разумно, с фатальной поспешностью, но при мысли об этом часть «плохого», застрявшая в моём сознании, становится немного терпимее.

– Я пришла первой. Моя сестра физически ничего не могла добавить в тот чай. Мы рядом сидели. Откуда ты вообще всё это знаешь? – смотрю на него с непередаваемым изумлением.

– Видеокамеры. Пока ты приходила в себя, у меня было трое суток на то, чтобы разобраться со всем случившимся. Ваша встреча была спланирована заранее. Как и подача ужина. А значит, и отрава в чай была добавлена вместе с приготовлением пищи. Неважно, чья рука положила. Важно, чья рука и кому подсунула, – служит мне категоричным ответом. – Единственно, на что не рассчитывала твоя сука-сестра, это вмешательство Веры. Я, кстати, тоже не рассчитывал, – а это уже мрачно. – Я просто хотел узнать, что ей нужно от меня, понимаешь? Не трогал я её. Не в том плане, о чём ты подумала. Если бы приехали на минуту позже, застала бы совсем другое.

И почему я упускаю тот момент, когда мои пальцы комкают его футболку? Хватаюсь, как утопающий за спасательный круг. Очень хочу ему верить. Особенно, после того, как…

– Я бы ни за что не перепутал тебя с ней. Совсем ты в меня не веришь, Дюймовочка, – качает головой в мнимом расстройстве Глеб.