Полигон привел кайзера в восторг. Здесь по-настоящему рвались снаряды, уничтожались цели, земля дрожала от гулкого грохота и смирялась под его мужественным сапогом. При наличии некоторой доли воображения – которым он обладал в избытке – можно было увидеть картину реального боя. Вильгельму это представлялось невероятно грандиозным зрелищем. При одной только мысли о битве у него слезы наворачивались на глаза, не по причине скорби, но от гордости, и Фриц думал, что эффект усиливается командой Круппа, скандировавшей «Слава тебе, кайзер!» и «О чем трубят трубы?», а также служащими увеселительного клуба для мужчин, которые громко распевали «Глория Виктория»:

Визит его величества в Меппен означал взлет Фрица, а для армии, пережившей унижение «черной пятницы», наступил еще более мрачный момент, когда Крупп продемонстрировал его величеству новый металл на своем полигоне. За годы, проведенные в качестве единственного наследника единственного собственника, Фриц видел корабли военно-морских сил разных стран, где броня на уровне ватерлинии наращивалась с 4,5 дюйма до солидной толщины в два фута. Он подозревал, что прочный сплав мог бы исправить это «недоразумение», и чуть ли не первое, что он сделал, став владельцем, – это велел испробовать возможности никелевой стали. Она показала себя наилучшим образом.

Более того, выдерживая сплав при температуре 2 тысячи градусов по Фаренгейту в течение двух недель, пропуская через его поверхность светильный газ, а затем погружая в воду и в огонь в процессе закаливания, Крупп получал металл твердый снаружи и упругий внутри. Новая броня пригодилась бы не только флоту; она была абсолютно необходима полевой артиллерии: пусть неудачливый генерал Верди заблуждался, все же была доля здравого смысла в его аргументации, поскольку новый порох Нобеля на основе пикриновой кислоты обладал такой взрывной силой, что сокрушал и бронзу, и литую сталь. Крупп полагал, что орудия из никелевой стали могли бы выдержать, и к началу 1890-х годов его первые стволы были готовы к испытаниям. Он попросил военное ведомство прислать комиссию. С сыном обошлись так же, как когда-то с его отцом, когда тот впервые предложил стальные пушки: генералы ответили, что их устраивают те, что имеются. Фриц апеллировал к его величеству, и его величество появился в Меппене, чуть ли не таская корпусных генералов за ремешки головных уборов. «Присутствовавшие офицеры – члены комиссии, – отмечает историк, – извергали проклятия». Опять они сели в лужу. Новые полевые орудия могли выдерживать самый мощный заряд, и его императорско-королевское величество постановил: нелегированную сталь считать устаревшей наравне с бронзой. Никелевая сталь крепко связала молодого Гогенцоллерна и молодого Круппа. Кайзер назначил Фрица своим тайным коммерции советником, в соответствии с чем Крупп стал «вашим превосходительством», и взял за правило посещать по крайней мере раз в году виллу «Хюгель». Император был докучливым гостем. Время не слишком отразилось на его внешности и повадках. Беспардонный, напыщенный, импульсивный и фатоватый монарх никогда не прекращал играть в войну. Полагая, что своей помпезностью может сломить социал-демократов, он выходил из своего замка и разражался гневными заявлениями такого типа: «Как и в 1861 году, так и теперь, раскол и недоверие преобладают в наших рядах», «Наш германский рейх опирается на единственно прочный фундамент – армию. Если когда-нибудь случится так, что город Берлин восстанет против своего монарха, гвардейцы ответят штыками на непослушание народа своему королю!» У него все было военизировано. Канцелярия была «главной штаб-квартирой», и даже для самых безобидных его чиновников предусмотрены униформа и звания. Министр образования имел звание майора, а министр финансов – лейтенанта. Если начальник хорошо руководил своим отделом, его повышали, если плохо – его ждал военный суд, иногда прямо за обеденным столом на вилле «Хюгель». (Однажды утром, после того как не удалось сбалансировать бюджет, министр финансов фон Шольц, взяв в руки газету «Дер рейхсанцайгер», прочитал в ней, что разжалован до сержанта.) Его величество был страстным фехтовальщиком, он гремел и лязгал настоящим клинком в настоящих ножнах и в замок входил в мундире фельдмаршала, даже при шпорах. Содержание его гардероба было главной проблемой материально-технического обеспечения; в нем насчитывалось 200 комплектов униформы, и, чтобы обслуживать его гардероб, требовалось привлекать с полной занятостью 12 слуг, или «офицеров императорской охраны», как он предпочитал их называть».

Благодаря своему покровителю его превосходительство Крупп получил абсолютную монополию, о которой мечтал предшественник – Большой Крупп. Когда годовой доход Фрица подскочил с 7 миллионов до 21 миллиона марок, деловые отношения фирмы с Берлином выросли с 33 процентов до 67 процентов валового продукта. Поскольку налогооблагаемые богатства стали достоянием гласности, каждый мог прочитать все подробности в специальном ежегоднике, а тот факт, что пурпурное знамя императора часто поднималось над виллой «Хюгель», подтолкнул к новой жизни старые слухи, будто Вильгельм имеет свою долю от доходов. Архивы Круппа не содержат сведений хотя бы об одном пфенниге, перешедшем из рук в руки во время этих визитов, но некоторые советники Вильгельма полагали, что он набивал карманы. Хольштейн, циничный протеже Бисмарка, писал о подобных случаях новому канцлеру, добавляя, что, может быть, император «просто ведет себя неосмотрительно в этом деле, так же как и в других». Канцлер был прекрасно осведомлен о «неосмотрительных поступках». Знали и все в правительстве. Некоторые даже считали опрометчивые высказывания Вильгельма слишком невероятными, чтобы принимать их всерьез. Граф Ойленбург, главный маршал двора, писал: «Просто счастье, что в этом вертепе, если не сказать в сумасшедшем доме, есть что-то, над чем можно посмеяться». Иностранцы не находили тут ничего забавного, и холодом повеяло в Европе, когда кайзер, посылая германские войска в экспедицию международных сил, собранных для подавления Боксерского восстания в Китае, сказал им: «Как некогда гунны под водительством Аттилы стяжали себе незабываемую в истории репутацию, так же пусть и Китаю станет известна Германия».

Сам император соединил гуннов с немцами. Этот рефрен был пронесен через две величайших войны в истории и все еще звучит сегодня.

Близость между императором и его оружейником была тягой друг к другу двух противоположностей. Фриц никогда не признавал цветистых фраз и даже никогда не ругался в сердцах, хотя его директора выкрикивали проклятия и чертыхались в разгар «боксерского кризиса». Они были вне себя от ярости на кайзера – не на китайцев. Поход в Пекин спровоцировал серьезную размолвку между Круппом и императором. Она напоминала о холодном приеме, который встретил Альфред Крупп у первого кайзера двадцать восемь лет назад. Корень проблемы заключался все в той же продаже Эссеном оружия другим странам. Вильгельма особенно возбуждали вести из Пекина – он был страшно обозлен убийством там своего посла и вне себя от радости, когда немецкая канонерка одержала блестящую победу. Войска международного экспедиционного корпуса наступали, чтобы освободить окруженных в Пекине европейцев и американцев, но были прижаты огнем из фортов на левом берегу реки Хэй (Хэйлунцзян). Крошечная немецкая канонерка «Ильтис» под командой Ланса проплыла вверх по реке Хэй и в одиночку атаковала форты. Конечно, их пушки быстро превратили судно в пылающие обломки, и Ланс был серьезно ранен, но успел-таки высадить отряд морских пехотинцев на берег. Они атаковали артиллерию «боксеров-ихэтуаней» с фланга; выведя из строя орудия, моряки обратили внимание на металлические пластинки на казенной части пушек: «Фрид. Крупп из Эссена». Из штаб-квартиры в Берлине его величество в эйфории направил депешу, в которой сообщалось, что Лансу будет вручен орден «За заслуги» – высочайшая в Пруссии воинская награда. В ответ его величество получил послание от мужественного капитана: «Нас атаковали семнадцать раз, большинство снарядов разрывались на судне, и мои храбрецы получили ранения. Но каков парадокс! Все орудия и снаряды врага были из нашей собственной страны – это скорострельные пушки Круппа».