Мы пришли на ферму просто потому, что она располагалась ближе всего к месту нашей телепортации. Там мы познакомились с госпожой Ила-ей Чентри — взбалмошной, но весёлой молодой вдовой, хозяйкой огромного поместья, где она скучала среди слуг после гибели мужа (какого-то тилирийского криминального авторитета: подробности мы предпочли не знать).

Для нас Илая Чентри стала спасением. Мы для неё — отдушиной.

Наша наспех сочинённая легенда — что мы, дескать, чужеземцы, путешествовали в дилижансе, на нас напали разбойники, и теперь мы ждём потерянного друга, — была шита белыми нитками, но Илая не допрашивала нас и не пыталась уличить во лжи.

— Если мой муж чему-то меня и успел научить, пока не умер, — говорила она, высоко вскинув точёные брови, — так это тому, что в чужие секреты лучше не лезть. Мне приятно ваше общество, господа: я ещё не встречала настолько забавных чужестранцев. Поэтому, хранителей ради, спокойно живите на ферме — пустых комнат у нас полно. Но помните: я неплохо владею мечом, а мои слуги верны мне и по тилирийским законам чести будут мстить за меня и вам, и вашим родным до седьмого колена. Так что будьте паиньками, — подмигивала Илая.

— Горячая штучка! — восхищался Бор. И иногда по ночам на цыпочках уходил в хозяйскую спальню.

Впрочем, помимо «забавности», мы оказались ещё и полезными.

Борис консультировал хозяйку по финансовым вопросам, а к концу второго месяца начал продавать свои советы и жителям соседних имений тоже. Я же чувствовала себя нелепой и бессмысленной ровно до тех пор, пока не наткнулась на комнату со старыми, запылёнными картинами, завешанными простынями. Из-за неподходящих условий хранения они были в жутком состоянии, хотя свет и цвет, сюжеты и композиции намекали на то, что это были работы настоящих мастеров.

— А, — сказала Илая. — Мой муж иногда получал холсты в качестве оплаты за некоторые… ммм^ неофициальные дела. Но он не оставил распоряжений о том, как быть с картинами дальше. А мне самой не хватает знаний и связей, чтобы разобраться ещё и с этим вопросом. У тебя есть идеи, Вьилка? — у неё был забавный акцент.

— Для начала стоит их отреставрировать, — прикинула я, глядя на полотна. — Я не большой мастер, но если вы разрешите — я могу попытаться.

— Развлекайся! — улыбнулась Илая.

Развлечения были её религией.

Так я начала заниматься реставрацией картин.

А потом внезапно начала рисовать сама.

Артура. Снова и снова. По памяти. Илая говорила, что мне удавалось как-то особенно изображать глаза колдуна. Будто портрет на тебя действительно смотрит, куда бы ты ни шёл.

Думаю, причина этому была простая.

Я рисовала глаза Артура со всем возможным тщанием по той единственной причине, что пыталась в них, нарисованных, найти ответ: как? Как ты мог это сделать? Если верил в себя, почему же всё-таки не позволил мне помочь с порталами, чтобы затем уйти вместе? Если не верил… Здесь я обычно переставала спрашивать и начинала плакать.

Каждый вечер на закате я выходила в поле и долго, пристально смотрела на блестящую кромку Жемчужного моря. Иногда мне чудилась мужская фигура вдали, и тогда я вскрикивала и неверяще бросалась вперёд. Но раз за разом это оказывался то мираж, то какой-нибудь из заблудших селян.

— Он не вернётся, — с этими словами я скреблась в комнату к Борису. — Слишком много времени прошло. Он не вернётся…

Финансист шумно вздыхал, швырял в меня шерстяным пледом и до утра сидел со мной, болтая какую-нибудь оптимистично-зажигательную чушь.

— Вернётся. Он просто держит паузу, чтобы получилось эффектнее. Ты же знаешь: он тот ещё выпендрёжник.

— Но что он может делать так долго, если победил Тварей?.. Он же знает, в каком мы мире. Почему. — я сглатывала слёзы. — Почему он не приходит, Бор, если жив?

— В этом мире около двух десятков стран, как я выяснил из энциклопедии. Поди каждую обойди.

— Тоже верно. Но. Чёрт! Всё-таки нет ничего хуже незнания!..

— М-да? То есть ты бы предпочла сейчас выяснить, что он мёртв, а не жить с надеждой? — беспощадно предлагал землянин, и меня передёргивало. — Ну, Вилка, прекращай уже. Он же сказал: наберитесь терпения. Да и вообще: у него ведь кот! А те, кто с котиками, не гибнут. Это же аксиома, м-м? Если не Артур, то сам Уорхол там всех уже раскидал, зуб даю. Правой лапкой. Потом левой. И хвостом по щам. Ну что ты, Вилка. Будет. Не плачь.

Но я всё-таки плакала. Постепенно от веры моей не осталось ни долбаного гроша.

Однажды после очередного такого разговора, когда Бор, устав играть в няньку, уютно вырубился прямо на полу возле Скорбного Кресла, я тихонько пошла на кухню.

Рассвет ещё только примеривался и разминался: солнце пока не выползло из-за холмов, но красная кромка уже подсветила изумрудную синусоиду холмистого горизонта. Я босыми ногами прошлёпала к холодильнику (на магической тяге) и вытащила оттуда крынку с местным аналогом кефира. А потом вместе со своей нехитрой тарой решила пойти на улицу — сесть под деревом и смотреть, как вновь рождается день.

Наш девяносто третий день в Лайонассе.

В груди у меня что-то горестно ёкнуло… Я старалась не слушать подобных ударов своего печального сердца: я боялась, что у меня всё-таки есть пресловутая интуиция, и эти провалы ритма сердечной мышцы означают что-нибудь плохое. Например, что мой, фамильярий, хозяин мёртв.

А в этот раз сердце совсем уж бесчинствовало. Трепыхалось, как птица, свихнувшаяся по весне. Плохой знак.

Тревожный.

— Чёрт, — прикусила губу я, потёрла грудь и распахнула дверь из кухни во двор.

И в следующий момент сердце ударилось одновременно со всей мной: оно об грудину, а я — об косяк. Потому что стоило двери открыться, как мне под ноги бросилось что-то серое и пушистое.

Я охнула, пытаясь вернуть потерянное равновесие. Я ещё не выучила все виды местных животных, и в первый момент мне показалось, что на меня кинулось эдакое ожившее перекати-поле.

Но потом перекати-поле сказало:

— Мяуууу!!!!

И тогда я выронила крынку.

Потому что я слышала эти самоуверенные «мявы» очень много раз. Аж в двух мирах — узнаваемы до неприличия.

Ту-дух. Ту-дух. Ту-дух.

— Уорхол!! — взвизгнула я, падая на колени, стискивая кота в руках и вертя его туда-сюда, чтобы окончательно убедиться в его реальности.

— Мррр! — возмутился Уор, которого я интересовала куда меньше аппетитной лужицы кефира.

А до меня вдруг дошло, что сам по себе мой котик точно не умеет ходить между мирами. Хоть что-то — а лучше кто-то (тут всё внутри окоченело, испугавшись ложной надежды) — должно