Когда я подняла череп с книжной полки, то вдруг увидела, что от него бегут едва заметные нити заклинания — тонкие паутинки, мерцающие на свету. Они разбегались по столу, спускались на пол и касались самых разных предметов в библиотеке, которые так же стали мерцать, когда я нарушила равновесие системы.

Чёрт. Кажется, это были остатки того заклинания с летающей «галактикой», которое так обнадёжило нас, а потом пропало. Или, точнее, стало невидимым…

— Артур, тут остались чары! — напряжённо крикнула я.

— И у меня! — солидарно изумился Бор, поднявший свой хрустальный шар. — Это нормально?!

— Да, — глухо сказал Эдинброг. — Вполне.

И не успела я оглянуться на него, как все-все ниточки-паутинки, опутывавшие помещение, вдруг вспыхнули, как изумрудное пламя, заполнили собой библиотеку и поглотили мир.

Шшшшшшшурх.

Ветер.

Тёплый и сильный ветер дул откуда-то сверху, время от времени щекоча меня своими лёгкими прикосновениями. Сильно пахло хлебом, солью и краской.

Я резко открыла глаза и села.

Я оказалась посреди пшеничного поля. Точнее даже сказать — внутри пшеничного поля — с учётом того, что колосья были гораздо выше меня. В руках я всё ещё держала дурацкий череп. Резко выдохнув, я вскочила на ноги.

Пшеничное поле с одной стороны оканчивалось пронзительно-синим морем, с другой — зелёными холмами, на которых росли аккуратные домики с черепичными крышами. В воздухе порхали бабочки, издалека доносилась мелодия чего-то вроде лютни.

— Артур! — заорала я, прижав руки рупором ко рту. — Артур!

Колосья неподалёку зашевелились, и из них поднялся Борис Отченаш с перекошенным от удивления лицом. Пару мгновений мы смотрели друг на друга, а потом уже хором начали орать:

— Артур!! Эдинброг!! Какого чёрта?! Аааааартур!

Но нам отвечал только тёплый хохочущий ветер, как будто какой-то оранжевый сам по себе.

— Я… я не понимаю… — начала было я, но От-ченаш перебил меня:

— У тебя из кармана какая-то записка торчит, сейчас вывалится.

О.

Я трясущимися пальцами достала бумажку — раньше её там точно не было. И она могла там появиться только в момент, когда Артур приобнял меня, поднимая с лестницы.

— Читай вслух, — попросил Бор.

И я прочитала.

«Привет. Вилка, ты в другом мире. Всё верно.

Я всё-таки смог задать координаты с точностью до материка и знаю — это хорошее место, в какой бы стране ты ни оказалась. Уверен, тебе понравится. Ты упоминала этот мир в наших беседах.

Прости, что не предупредил и не получил твоего согласия на принудительную эмиграцию. Причина проста: ты бы его не дала, предпочтя остаться в Гало, а потом уйти вместе. А такой вариант… Скажем так, не оптимален. Я не хочу находить любимого человека, чтобы потом тащить его в бой. Мне не понять романтики жертвы, желания героически погибнуть вместе, красоты последнего синхронного вздоха под стопой врага.

Некоторые вещи нужно делать только в одиночестве.

Конечно, я надеюсь, что сейчас мне удастся закрыть порталы. Но если вдруг нет, если окажется, что всё это происки отчаяния и гордыни, или у моей формулы тоже будет ужасный побочный эффект, я хочу, чтобы ты была в безопасности. Я могу рискнуть миром, но я не стану рисковать тобой. И хоть это звучит, как бред романтичного сумасшедшего, по сути, с моей стороны это чистый расчёт. Зная, что у тебя всё хорошо, я буду лучше бороться: я не стану оглядываться, мне не придётся бояться за тебя. И, главное, у меня появится стимул обязательно победить, а потом найти тебя в этом новом мире. Я смогу. Я найду. Ведь наша с тобой связь никуда не денется, мой фамильяр.

А пока наберись терпения… и… обязательно верь в меня, ладно?

Иногда это очень важно — знать, что в тебя кто-то верит.

Я люблю тебя, Вилка.

Прощай.

P. S. Борис, заботься о ней. Но не слишком. А то убью. Найду и убью, честное слово».

— Какой идиот, — дочитав и выдержав паузу, трясущимися губами начала я. — Какой долбаный идиот заканчивает такое письмо словом «прощай»?!

— Да уж. У него, по ходу, совсем нет чувства языка… — пробормотал ошарашенный Борис. — Потому что последняя фраза так и подмывает, напротив, переборщить с заботой о тебе: чисто чтобы вновь увидеть его самовлюблённую рожу — пообещал же, ну. Эй. Да не плачь ты, Вилка. Всё будет хорошо.

Но я плакала.

Я опустилась обратно в пшеницу и плакала долго-долго.

Прощай. Вот козлина. Прощай!.

Борис сначала сидел рядом, потом наматывал вокруг меня угрюмые круги, как сторожевой пёс, потом сходил к столбу-указателю неподалёку и вернулся в большой растерянности.

— Что? — всхлипнула я. — Что ещё?

— Ну… — протянул землянин. — География тут забавная. На столбе есть указатели на «Коххо-Пьоджере, Тилирию, Лайонассу» и «Восточный Хейлонд, Лайонассу». Я же правильно помню, что это названия из фэнтези-книжек о Шолохе?

Он помнил правильно.

Я издала странный хлюпающий смешок, затем упала на спину и заорала в розовеющее вечернее небо:

— Я ненавижу тебя, Эдинброг!!! Я ненавижу тебя за то, что ты не здесь!

С полей взвились птицы. Испуганно вздрогнуло пугало. На далёкой ферме захлебнулась лютня, а Бор покосился на меня, как на больную, и тяжело вздохнул.

Это были не просто названия из книжек, а города из книг, которые всегда грели моё сердце. О которых я действительно говорила Артуру. Какое странное чувство: попасть в любимую сказку, но без любимого человека.

— Ладно, — ещё чуть погодя я вытерла слёзы и поднялась. — Давай попробуем найти какое-то место, где сможем дождаться Артура. Только, Бор, никому не говори, что мы с другой планеты. Тут таким никто не промышляет.

— Да без проблем. Я смотрю, ты приободрилась?

— Просто раз уж он смог настолько чётко направить нас сквозь вселенную, то и с формулой разберётся, — сказала я скорее для себя, чем для Бориса.

— Ммм. Формальная логика не согласна с твоим утверждением, — прищурился финансист. — Но вот сердце целиком и полностью «за».

И мы двумя потерянными, поддерживающими друг друга фигурками зашагали по холмам. Закатное солнце подталкивало нас в спины, незнакомые земли простирались впереди. Где-то там, за горизонтом мира, Артур держал свой бой. А нам оставалось лишь ждать. И, наверное, верить в лучшее.

Гад он всё-таки, этот Эдинброг.

Упёртый и одинокий гад…

ЭПИЛОГ

Прошло три месяца.

Вера в лучшее таяла день ото дня, и теперь, когда на пшеничных полях закончилась жатва, мои надежды бродили среди стогов белоснежными грустными привидениями. Я видела их блеклые тени всякий раз, когда выглядывала в кухонное окно на ферме «Медовая Патока», где жили мы с Борисом.

Это