Потом прилетели, жужжа, два медицинских дрона – старые мультикоптеры с облупившейся краской, они были не более чем летающими врачебными чемоданчиками, полезными разве что для полевых медиков. Сами они лечить не умели, но, видимо, из больниц и станций «скорой помощи» сюда прислали все, что нашлось.

Через минуту Максим услышал крики и стоны людей. Похоже, уши все-таки заложило от взрывной волны, а теперь слух медленно возвращался.

А еще через пару минут появились и первые носилки с пострадавшими, которые несли добровольцы. Видя людей, молодых парней и девушек, превращенных в кровавое месиво, – целиком или частями, мертвых и еще живых, – Максим почувствовал, как сжимается что-то внутри. Вокруг раненых суетились врачи.

«Хорошо, что детей в кампусе не было. А вот у этого их уже точно не будет…».

У парня весь низ живота представлял собой кровоточащую рану.

Ну, конечно. У всего есть цена, любое действие вызывает противодействие. Но если не уничтожить оборонительные рубежи – чаще «безлюдные», автоматические, – то потерь среди личного состава во время штурма будет больше. Вряд ли «наши» стреляли в белый свет как в копеечку. Наверное, были какие-то агентурные данные. Но каждый залп артиллерии повстанцев, который почти наверняка велся из городской застройки (в гигантском сплошном мегаполисе кроме парков и пары пустырей других открытых пространств не было), вызывал обстрелы со спутников – не только по целям, но и по площадям.

Он уже встал, чтобы идти разбирать завалы, когда Софи остановила его.

– Там и без тебя помощников хватит. Собирай своих людей. Ты что, забыл про них? Ты командир или кто?

Максим остановился.

«А ведь она права. Не ее я должен был спасать. Забыл про свою банду напрочь. Оставил в здании факультета. А если бы их тоже накрыло? Хреновый из меня старшина. Мудак, а не командир. Надо срочно брать себя в руки, иначе грош мне цена».

У каждого бойца был маячок. Виссер успел их активировать. И локалка уже работала.

Макс быстро нашел их. Все были живы и направлялись сюда, к ним. Во время атаки они сидели в подвале. В самом здании вылетело всего несколько окон, да попадали от сотрясений предметы со стеллажей.

С минуту они с Софи помолчали, сидя на той самой скамье. Перед глазами Рихтера сменялись картинки с разных уличных камер и даже из чужих «линз», на них были видны последствия атаки. Проведя пальцем по экрану, он закрыл его.

– Мы отомстим, – сказала Софи, когда Макс повернулся к ней. – У Сильвио для вас особая задача. И эту задачу поставили перед Си мы, НарВласть.

Надо же, как вольно она обращалась с именем грозного командира. «Си». Видимо, для нее он не тигр, а домашний котенок.

Рихтер хотел что-то сказать и не нашел слов. Но надо было говорить…

– Ваша маскировка. Неплохо сделано… для непрофессионалов, – похвалил военспец невидимых тружеников защитной электроники. Максим знал, что на войне тот, кто ведет подготовительную работу, вносит не меньший вклад в победу, чем те, кто убивают врага.

– Проблема в том, что они используют одну тысячную от своей мощи, – произнесла Софи. – ООН пока не дала согласия на проведение полномасштабной карательной акции. Но это формальность. Снова будет единогласное решение при нескольких воздержавшихся.

– Не будет. Я слышал, там уже реальный раскол. Поэтому мы и живы до сих пор. И только в этом наш шанс.

Она ничего не ответила.

Рихтер задумчиво покачал головой. Где-то в центре города стояло кольцо осады, сжимавшее мертвой хваткой анклав в районе даун-тауна, – там засели последние компрадоры. При их упоминании местные крестились и плевались, а уж матерились так, что даже ему впору было покраснеть. Но за последние четыре дня, как узнал Макс, фронт не продвинулся ни на метр. Установилось нечто вроде шаткого равновесия. К слову, ни одного живого симпатизанта старой власти он пока не встретил.

– Да есть они, – зло засмеялась Софи, выслушав его размышления. – И не только среди богачей. Особенно много их в западных округах. Районы Сан-Анхель, Мискоак, Хуарес Порфирио… Но кто тебе такое вслух скажет? Сидят по щелям, ждут «освободителей» с севера, или из-за моря, или дьявол знает откуда, хоть с Луны. Не дождутся! Свобода пришла навсегда. Пойдем. Сегодня вам спать не придется, надо обустраиваться, распаковывать вещи. Ничего… мы заставим землю гореть у корпов под ногами, а у самых жирных котов пусть кресла горят под задницами! А вон и твои пацаны идут, – она замахала рукой. – Эй-эй!

Через несколько часов они сидели на первом этаже в закрытом еще в начале гражданской войны торговом центре сети «El Coyote». Максим только усмехнулся совпадению, вспомнив, что грузовики этой же фирмы доставили их в столицу. А может, это было не совпадение?

Сюда они перебазировались из кампуса Койоакана. Здание «Койота» было удобно расположено, находилось близко к линии фронта, и из него в случае чего будет легко эвакуироваться. Конечно, речь шла только о первом этаже. Узкие эскалаторы, ведущие на второй, были давно обесточены, да и внизу хватало места. Фронт не так давно проходил через этот квартал. В середине октября отсюда – с нескольких опорных пунктов и из укрепленных зданий – выбили полицейских спецназовцев и каких-то иностранных наемников, скорее всего, из Бразилии. Говорят, они были еще хуже «матадоров».

Пункт раздачи продовольствия в соседней небольшой лавочке – реквизированной по причине того, что ей владел враг революции, – работал как часы. Максим видел через узкое окошко в подсобке, как к той лавочке выстраивается змея, точнее многоножка из людей, желающих получить необходимые для выживания продукты. Никакой автоматизации тут пока не было, обычная живая очередь.

А вот в Канкуне электронная пайковая книжка была у каждого. Там снабжение уже наладили, и все работало без сбоев. Кто бы мог подумать, что торговое оборудование, которое было предназначено для продажи товаров, можно переделать в средства их безвозмездной передачи! Нет, конечно, не так уж легко это было. Но техники и программисты «Авангарда» с задачей справились.

На углу стоял сухопарый хорошо одетый старик в белых брюках, жилете и шляпе, которого так и хотелось назвать словом «кабальеро». Стоял и смотрел с нескрываемым отвращением на потных метисок и мулатов в растянутых футболках, которые тащили в бумажных пакетах мясные консервы.

«Сумасшедший мир. Еду и вещи отбирают у достойных людей и раздают бездельникам», – наверное, думал он.

Рихтеру стало его немного жаль, он подумал, что революция частенько более жестока именно к маленьким людям из стана буржуазии. Богатые могут уехать. Их капитал легко меняет страну. А этим деваться некуда. Только вставать на сторону реакционных сил. Все-таки он надеялся, что «детскую болезнь левизны» удастся преодолеть, и удастся наладить диалог с вменяемыми людьми из другого лагеря.

И то, что было хорошо для начала двадцатого века, вряд ли можно было прямо, в лоб, воплотить в середине двадцать первого.