Не разрешался брак на особе предосудительного поведения, на дочери человека с неблаговидной профессией (например, ростовщик). Никогда не давалось разрешения жениться на опереточной актрисе или на цыганке из цыганского хора, и особенно на девице легкого поведения. При этом бедность невесты, ее вероисповедание (кроме иудейского), незначительность ее общественного положения, как правило, не влияли на решение флотского начальства на дачу разрешения на брак. Были и персональные запрещения на женитьбы. Мы уже рассказывали о том, как император Николай Павлович особым высочайшим указом запретил в 1829 году жениться бывшему командиру фрегата «Рафаил» капитану 2-го ранга Стройникову, сдавшему свое судно туркам, «чтобы трусов не плодить». Однако на заре регулярного флота один из адмиралов, презрев все условности и запреты, женился на прачке, причем легкого поведения и темного происхождения. Никакой обструкции при этом адмирал не получил. Наоборот, вскоре он даже короновал свою супругу-простолюдинку всероссийской императрицей Екатериной. Этим адмиралом был Петр Великий. Но то, что дозволено Юпитеру, не может быть дозволено быкам…

В царствование императора Павла I много шума наделала история женитьбы сына знаменитого российского флотоводца Василия Чичагова Павла. Будучи на стажировке в Англии, Чичагов-младший познакомился и влюбился в некую девицу Элизабет, дочь отставного британского капитана Карла Проби. Узнав о том, что капитан 1-го ранга Павел Чичагов надумал жениться на англичанке, обиделся император Павел I, заявивший своему фавориту контр-адмиралу Кушелеву:

— Передайте этому дураку, что и в России полно засидевшихся девиц Я не вижу необходимости плавать за невестами в Англию.

Но разве сердцу прикажешь! Жених был в отчаянии, но помогли друзья-англичане. За Чичагова вступился первый лорд Адмиралтейства Чарльз Спенсер.

Получив его письмо, Павел подтвердил свою оригинальность Кушелеву:

— Давай-ка и мы удивим лордов. Дам-ка я Чичагову чин контр-адмирала, пускай явится ко мне.

Когда разодетый в новый мундир Чичагов появился в приемной царя, старый недруг Чичагова Кушелев доложил императору:

— Ваше величество, Чичагов вольнодумец, задумал недоброе и ужасное. Он сговорился с лордом Спенсером и хочет бежать из России навсегда, перейти на английскую службу. Невеста — только так, для отвода глаз.

Услышав такое, Павел был взбешен:

— В отставку негодяя!

Едва Чичагов появился в дверях, на него обрушился гневный шквал.

— Предатель! Задумал переметнуться к Спенсеру?!

Едва Чичагов начал оправдываться, Павел затопал ботфортами, замахал своим адъютантам.

— Якобинец! Сорвать с него ордена, раздеть донага! Кушелев, тащи с него шпагу…

Через минуту-другую побледневший Чичагов стоял в одной рубашке, но не сдавался.

— Ваше величество, в бумажнике мои последние деньги, верните их…

— Ах, так! — взревел Павел — В крепость его! Там тебе деньги не понадобятся!

Очевидцы свидетельствовали: «Залы и коридоры Павловского дворца были переполнены генералами и офицерами после парада, и Чичагов, шествуя за Кушелевым, прошел мимо этой массы блестящих царедворцев, которые еще вчера поздравляли его с высоким чином контр-адмирала». Караульный офицер вручил губернатору Петербурга графу Палену предписание царя: «Якобинские правила и противные власти отзывы посылаемого Чичагова к вам принудили меня приказать запереть его в равелин под вашим смотрением». Через неделю Пален получил записку царя: «Извольте навестить господина контр-адмирала Чичагова и объявить ему мою волю, чтобы он избрал любое: или служить так, как долг подданнический требует, безо всяких буйственных востребований и идти на посылаемой к английским берегам эскадре или остаться в равелине, и обо всем, что узнаете, донести мне».

— Мне выбирать нечего, но досадно, что государь не задал мне этот вопрос на аудиенции, а почал раздевать меня и отбирать деньги! — ответил опальный контр-адмирал.

На следующий день Чичагова освободили, привезли в царские покои, и Павел, прижав руку Чичагова к сердцу, раскаялся:

— Забудем все, останемся друзьями…

Во время плавания к берегам Англии Чичагов, разумеется, нашел время для женитьбы и обратно в Россию вернулся уже с молодой англичанкой, ставшей отныне адмиральшей Елизаветой Карловной.

* * *

Жизнь есть жизнь. В свое время Павел I вообще запретил увольнение офицеров из Кронштадта в столицу. Каждый раз для этого требовалось личное разрешение императора. Естественно, с такими просьбами никто не обращался, моряки довольствовались кронштадтскими окрестностями. Из столицы приезжали семьи, жены, остальные перебивались местными достопримечательностями, ну и, разумеется, местным дамским обществом, которое никогда не было особенном многочисленным. Так как в Кронштадте женщин на всех не хватало, то даже девицы сомнительного поведения имели возможность то и дело менять себе кавалеров; впрочем, о законном браке в данном случае речи, разумеется, не было. Из воспоминаний адмирала П. Давыдова: «С тем же Скобельницыным (друг Давыдова. — В.Ш.) зимою пошел я из интермедии в казармы, где после представления обыкновенно пляшут с девицами, которых иногда бывает ссора, драка и даже убийство. Я в первый раз ничего этого не знал. Скобельницыну же все сие было известно, у него уже и извозчик был готов. Лишь мы вышли уже, он с девицей сидел, а я встал на запятки сзади этой красавицы, которая холодные мои руки прижимала к себе, дабы они скорее согрелись. Приехав к Скобельницыну, она у него осталась, а я пошел домой и лишь только пришел, как она на конке прилетела. Из всего видно, что я не искал греха, но и не убегал от него, что называется, случай ко греху…»

Разумеется, иногда случались и такие обстоятельства, когда вполне возможно было завести роман с благородной девицей. Вот один из таких примеров. «Ордер г. капитан-лейтенанту де-Ливрону. Завтрашний день имеет быть поездка благородных воспитанниц в Академию художеств. Почему рекомендую вам быть завтра утром в 8 часов, в Адмиралтейство к дежурному советнику, от которого приняв собранные на сей случай катера и шлюпки, отправиться с оными к Смольному монастырю, где явиться к госпоже начальнице фон Адлерберг. Когда же благородные воспитанницы вступят на суда, препроводить их на оных до Академии и обратно ежели приказано будет, со всею должною исправностью. Адмирал Балк. 18-го июля 1802 года». Надо думать, что благородные воспитанницы-смолянки были в восторге не только от посещения Академии художеств, не только от устроенной им морской прогулки, но и от молодых морских офицеров, которые доставили их в Академию и обратно «со всею должной исправностью».

Но такие случаи представлялись морским офицерам не часто. Даже из находящегося недалеко от столицы Кронштадта выбраться в Санкт-Петербург было для молодого офицера нелегким делом, не говоря уже о Николаеве и Севастополе. Порой на помощь не могущим устроить личную жизнь сыновьям приходили заботливые мамаши, которые подыскивали своему великовозрастному чаду какую-нибудь засидевшуюся в девках соседскую дочь и вызывали сына уже прямо на свадьбу. Те, по большей части, матушкиному выбору не противились. Главным считалось, чтобы невеста была благонравной, а если за ней еще давали и неплохое приданое, то такая партия считалась вполне удачной. Но так тоже случалось далеко не всегда. А потому весьма часто избранницами флотских холостяков становились дочери и сестры таких же морских офицеров. Это было причиной весьма быстрого появления в русском флоте больших и разветвленных флотских династий и родовых кланов. Историк, взявшийся изучать историю взаимоотношений адмиралов и офицеров в русском парусном флоте, никогда не сможет понять всех нюансов этих взаимоотношений, не вникнув глубоко в весьма непростые родственные отношения русских моряков, где очень многие являлись между собой кузенами и свояками, зятьями и кумовьями.