28 мая, Дуайон

Вернулась в Париж поездом. Мы с детьми ехали в разных вагонах. Идет дождь. Только что отметили Троицу. Были Кейт со своими друзьями, Шарлотта и ее подружка Сунита, похожая на больного кролика. Бедняжка, у нее аллергия на лошадей, а что я для них придумала? Верховую прогулку!

Вчера вечером у нас ужинал Ригидель[190], который снова отправляется в кругосветку. Честно говоря, у меня было паршивое настроение, и ужин показался мне невыносимо скучным. Надо было мне тоже пригласить кого-нибудь из своих друзей. Серж на студии, делает запись с Денёв и Депардьё. Днем я с ним разговаривала. Он четыре дня не пьет и от этого страшно подавлен. Абстинентный синдром. Сумеет ли он когда-нибудь преодолеть свою тягу к спиртному? Его пьянство – это мой кошмар. Алкоголь делает его совершенно другим человеком, чужим и страшным. Иногда он говорит, что теперь, когда у него есть все – слава, деньги, популярность, – ему для остроты ощущений не хватает одного: совершить убийство. Раньше он никогда так не говорил. Не представляю себе, чем это все кончится. Мне так плохо, что хочется умереть. Пусть убьет меня. А что? Я так устала от жизни с ее бесконечными трудностями. Мне кажется, что я все делаю неправильно. Я замечаю, что он как будто отодвинул меня в сторону, давая мне понять, что я могу начать все сначала с кем-нибудь другим. Но я не хочу ничего начинать сначала. Лучше умереть. Серж по-своему любит меня, и никакой другой любви я за последние 12 лет не знала. Не думаю, что я понимаю, как можно любить по-другому. Уже слишком поздно. Я чувствую в себе странное и необъяснимое желание быть битой. Только так меня можно наказать за эту судорожную жизнь, не признающую никаких правил. Рано или поздно мне придется за это заплатить, так почему не сейчас? Разве я способна хоть кому-нибудь из живущих на земле объяснить, что со мной происходит? Если бы еще у меня внутри не сидел судья-морализатор! Но он там сидит, и это причиняет мне невыносимую боль. Мне 33 года, скоро я стану старухой, но вот появляется человек, настолько влюбленный в меня, что у меня почти нет сил сопротивляться, до того мне хочется узнать, что же это такое – быть по-настоящему любимой. Я знаю, что никогда не изменюсь. Я точно знаю, что никогда не смогу полюбить другого так же сильно, как я люблю Сержа, – несмотря на всю его спесь и высокомерное равнодушие. Или как раз поэтому?

Два дня назад Серж сказал мне: «Ты – женщина моей жизни». Раньше он никогда и никому такого не говорил. «Ты моя, и я убью любого, кто попробует тебя у меня отнять. Я прощу тебе все твои ошибки, чем бы они ни обернулись. Я – твоя абсолютная любовь. Я – абсолютная любовь Джейн». Его слова меня напугали, но в то же время тронули, потому что я знаю, что это правда. Он дразнит меня Жаком; говорит, что, наверное, в моей жизни настал такой период, когда мне необходимо переспать с другими мужчинами, чтобы почувствовать «страсть». Я ответила: «Нет», и на этом наш разговор кончился. Правда, он добавил, что, если ему что-нибудь станет известно, он советует мне побеспокоиться о своей безопасности. Все это так сложно. Мы попадаем в ловушку, думая, что если человек нас любит, то он готов все нам простить, но это заблуждение. Думать так очень опасно. И потом, нельзя требовать от людей слишком многого, особенно от таких людей, как Серж. Что с нами будет? Что-то будет обязательно. Жак хочет на мне жениться. Он меня не оставляет. Я отвечаю ему: «Я ничего не могу тебе обещать». Или говорю: «Посмотрим. Надо дожить до завтра». Не знаю, что делать. Мне трудно. Я не хочу бросать Сержа и, скорее всего, никогда на это не пойду, если только не пойму, что он меня слишком пугает. Он мне нужен. Необходим. Он так давно наполняет всю мою жизнь. Я все чаще поглядываю на таблетки. Вот способ со всем покончить. Наверное, в конце концов я разочарую Сержа, разочарую своих детей и разочарую самое себя. Но себя я давно потеряла.

Без даты, вероятно в июле

Ненавижу этот фильм. Ненавижу уезжать от Сержа и детей.

Меня не покидает ощущение, что я своими руками разрушаю свою жизнь и жизнь Сержа. Не знаю, до какой степени откровенности я могу с ним дойти. Если сегодня я умру, ему от этого не будет ни жарко ни холодно, но что он будет думать обо мне завтра? А через год? Я хочу с ним поговорить, но, если решусь на это, я его потеряю. Дети меня не поймут и обольют презрением, а я не смогу ничего им объяснить. Пытаюсь представить себе, что со мной будет через 10 лет, и не могу. Настанет день, когда я буду цепляться за Кейт и Шарлотту; в воображении я уже вижу, как они выросли и ушли из дома. Когда это случится? Через пять лет? Однажды и Серж меня покинет, и папа, и у меня не останется воли к жизни… Мне и сегодня жить не хочется. Как мне объяснить другим, что в момент самого глубокого отчаяния я познакомилась с человеком, с которым могла поговорить? Я больше не хотела быть одна. Прошло много дней, и вот снова настал 1959 год, волшебное лето веселья и свободы. Некий парень сажает тебя к себе на велосипед и не желает отпускать. Потом кино «Блудная дочь» заканчивается, и реальность вступает в свои права. Рядом с тобой снова те, кого ты любишь; тоска входит у тебя в привычку, и в то же время ты чувствуешь себя вероломной негодяйкой. Все, что казалось простым, оказывается заблуждением. Тебя охватывает чувство вины, ты паникуешь, а по ночам сидящий у тебя внутри демон нашептывает тебе: «Это твоя жизнь, и что ты с ней сделала?» Потом вступает голос совести: «Ты поступила очень плохо. Удовольствие – это еще не все, даже мысленное удовольствие. Покайся, и будешь прощена».

Но Бог не знает Сержа. Серж никогда меня не простит. Он от меня уйдет, и на этом моя жизнь кончится. И потом, разве это хорошо – причинять ему такие страдания? Допустим, он узнает, как я мучаюсь. Что это изменит? Способна ли я и дальше терпеть эту боль? А он? Я устала так жить, устала от всех этих сложностей. Если Бог есть, пусть он укажет мне путь или заберет меня к себе. Пусть избавит меня от необходимости принимать решение. Я всегда этого боялась. Не могу думать ни о чем другом, хочу забиться в угол и плакать. Что я ни делаю, выходит только хуже.

26 июля, Крессвей

Что ты мне посоветуешь? Сегодня я совершила переход от холодности и гордого одиночества к унижению. У меня такое впечатление, что я всем мешаю и что мне никогда не избавиться от страха. Серж сказал, что он на грани нервного срыва. Разумеется, по моей вине. Браво! Я не утверждаю, что он сделал это нарочно, но своего он добился. Папа и Серж. Два человека, из-за которых я живу в вечном страхе. Я боюсь за их здоровье, за их жизнь. Надо объяснить, что произошло и почему сегодня мы пришли к тому, к чему пришли. Ровно год назад мы проводили здесь каникулы, и это был ужас. Серж не просыхал и постоянно ссорился с детьми. Ему не нравилось в деревне, и он заливал тоску вином. Не уверена, что это достаточное основание для пьянства. Во всяком случае, мы с каждым днем все больше отдалялись друг от друга. Он пил с Рассамом, пил с кем попало. Если я пыталась увести его из бара домой, он впадал в ярость. Тогда я перестала ходить с ним – я его боялась. На следующее утро он, как обычно, превращался в прежнего милого и доброго Сержа, а вечером кошмар повторялся снова. Он устраивал скандалы на глазах моих родителей, на глазах у детей, однажды вызвал из Парижа такси, но напился и опоздал на шесть часов. У него появилась мания величия. Его фильмы, его диски, его жизнь – только это имело значение. Все остальное должно было застыть и не двигаться, включая меня и детей. За столом он отдавал нам приказы, как себя вести. Он грубо и без причины нападал на Кейт. В нем проснулось мужское превосходство и тяга всеми командовать: «Я так сказал, и точка». Он не видел, что девочки растут и многое понимают. Если я пыталась возмущаться, то получала по полной программе: да я больная, да я сама изменилась до неузнаваемости, да я вообще – пустое место.