Другой вел ее к кроваво-алому горизонту.

Она не знала, куда они идут, но не тревожилась из-за этого.Другой объяснил, что тревога — всего лишь одно из того многого, чего теперь нестало.

Мертвая женщина сделала глубокий, спокойный вдох. Страхабольше не будет, не будет никогда.

Алый горизонт раскрылся — будто щелочка, когда приоткрываешьглаза.

— Рана Хартер, — произнес чей-то голос.

У женщины невысокого роста, стоявшей в изножье кровати, былаземлисто-серая кожа — именно такая, какая бывает у мертвых. Она была одетапо-имперски, в тускло поблескивающую, цвета ружейной стали форму сотрудницыПолитического Аппарата.

— Да. Я знаю, кто я такая.

Женщина кивнула.

— Я — адепт Хартер Тревим.

— Почтенная Мать, — проговорила Рана. Другойобучил ее правильным формам обращения. (Другой жил внутри нее, словновнутренний орган, как справка к компьютерной программе, как легкаяразновидность вторичного зрения.)

— Ты будешь жить вечно.

Рана кивнула. И тут же на миг словно потеряла ориентацию впространстве и встревожилась из-за этого, и стала гадать, не надо ли ейрадоваться. Бессмертие являлось самой высокой наградой, которую в ее странемогли пожаловать гражданину. Рана Хартер была слишком ничтожна, ее никчемныйразум не осознавал, за что ей — такая честь. Но радость оказалась слишкомсильной эмоцией. Рана Хартер снова закрыла глаза и задумалась о тонкой красотевечности, в которой присутствовала прелесть геометрической простоты. Луч еежизни тянулся в бесконечность.

Однако вопрос не желал уходить: почему она — простаясотрудница милиции, девчонка, которую когда-то исключили за неуспеваемость изначальной школы, и в недавнем прошлом государственная изменница — стала однойиз тех, кого почтили бессмертием?

— Почему я жива, Мать?

— Под действием симбианта.

Стандартный ответ. Симбиантом все остальные называлиДругого.

— Ведь меня не представляли к Возвышению, Мать.

— Но ты погибла от рук врага, Рана.

— Я погибла в объятиях моей любимой, — ответилаона и немного удивилась тому, что произнесла эти слова, которыми обрекала себяна проклятие. Наверное, мертвые попросту не умели лгать.

Почтенная Мать моргнула.

— Ты была в плену, Рана Хартер. Ты стала заложницей. Тыпережила ужасные времена. Разум живых хрупок, и в состоянии стресса они склоннык странным эмоциям. Ты страдала от болезни, именуемой «стокгольмскимсиндромом». Твоя «любовь» к той, что взяла тебя в плен, явилась извращением,вызванным страхом смерти, необходимостью за что-то удержаться — за что угодно.Но теперь ты увидела смерть и пересекла ее, и твой разум чист. Эти чувствауйдут. — Адепт сложила ладони. — Быть может, они уже ушли, и ты такговоришь просто по привычке.

Рана Хартер полуприкрыла глаза. Другой уговаривал еесогласиться, но она почему-то сопротивлялась. Она помнила птичью точность играцию движений Херд, ровный фиолетовый блеск ее глаз, чужеродную природу еемышления.

— Поживем — увидим, Мать.

Мертвая женщина бесстрастно кивнула.

— Ты будешь замечать, как твоя прежняя жизнь ускользаетпрочь, Рана. И в конце концов порадуешься тому, что освободилась от нее.

Почтенная Мать протянула руку, и Рана сжала ее. Тревимпомогла ей сесть, и кровать тут же трансформировалась и поддержала спину Раны.Мышцы ощущались теперь по-другому, они были удивительно податливыми, начистолишенными напряжения, но при этом довольно слабыми. Рана обвела взглядомкомнату. Стены были расписаны сочной краской с глубокими тонами. Изображенныена них силуэты как бы предлагали быть такими, как они, двигаться, как они —полные сил и древних и незамысловатых мыслей.

Рана поняла, что эти столь выразительные фрески выполнены вцвете, который она когда-то называла черным. Теперь это для нее был более чемцвет.

Они промолчали минуту — а может быть, час или еще дольше.Потом Почтенная Мать заговорила снова.

— Рана Хартер, позволь задать тебе несколько вопросов.

— Конечно, Мать.

Адепт опять сложила вместе ладони.

— Пока ты была рядом с риксом, замечала ли тыкогда-нибудь признаки присутствия... еще кого-то?

— Вы спрашиваете про Александра?

Тревим вздернула брови.

— Александра?

— Это гигантский разум, Мать. Он выбрал себе имя изистории Древней Земли. Так звали основателя великой империи.

— Ах, да. Насколько я знаю, он умер совсем молодым.

Рана пожала плечами. Мертвые это делали так, что вряд лизаметишь. Тревим, похоже, была ею довольна как ученицей, делавшей неожиданныеуспехи.

— У Аппарата есть причины подозревать, что это существозавладело определенной, крайне важной информацией.

Рана запрокинула голову и уставилась в черный потолок.

— Александр сам — информация. Все данные с Легиса.

Почтенная Мать покачала головой.

— Не все. Кое-что спрятано — самые главные тайны. Ноесть сведения о том, что гигантский разум очень старался обнаружить их. Ипередать с Легиса.

— Почему вам не спросить меня об этом? Адептнахмурилась.

— Ты... говорила с этой тварью?

Рана вздохнула. Она мысленно вернулась к безмятежным днямсвоего плена — изучению риксского языка и работе под руководством Александра,когда нужно было внести необходимые изменения в функции центра связи. Ранапомнила объятия гигантского разума, собственное ощущение безопасности,возникавшее из-за того, что почти каждый объект на планете населен защитникомее возлюбленной.

— Говорила — это неправильное слово, Мать. Но если выпозволите мне воспользоваться инфоструктурой, я, быть может, сумею найти длявас ответ.

Адепт покачала головой.

— Александра больше нет.

На секунду Рана ощутила одну из покинувших ее эмоций живогочеловека. Ее словно бы с головы до ног опалило огнем. Другой успокоил ее,угасил пламя.

— Как? — вырвалось у Раны.

— Мы не знаем. Похоже; он бежал. А может быть, простопрекратил свое существование.

Рана закрыла глаза и «включила компьютер», который жил в еемозге. Она думала о проделанной ею работе, о том, как Александр помогал ейразобраться в сложностях устройства центра сверхсветовой связи. В памятивсплыли синестезические символы, но их значение теперь словно бы загрязнилось,запятналось тем, о чем сказала Тревим.

Здесь, в пустынной местности, позади мертвых глаз, мозговой«компьютер» Раны вел себя иначе. Он работал с новой уверенностью, проявлялоткрытость и смелость там, где прежде робел. Теперь она могла управлять своимдаром, а не отключать, как раньше, сознание для того, чтобы ее способностиполучили свободу.