Двор, заметив, что о ней мало заботятся, постарался тоже пренебречь ею, а нация, привыкшая к деятельным и интригантным государыням, скоро убедилась в том, что эта государыня даже не даст ей возможности оправдать честолюбие, направленное к тому, чтобы управлять ею. Если бы она последовала хота бы примеру вдовствующей императрицы и сохранила бы внешнюю торжественность, к которой нация привыкла и которая производит на нее больше впечатления, чем добродетель и таланты! Но она предпочла следовать в этом отношении примеру государя, открыто подтрунившего над обычаями своих родителей, которые его многочисленные фавориты называли «готическими» или «немецкими». Ее можно было видеть быстрыми шагами проходящею по набережным и по улицам столицы и появляющейся на гуляньях в обыкновенной коляске четверней, или даже пешком, в сопровождении лишь одной дамы и одного лакея. Однажды утром, в Летнем Саду, молодой армейский офицер, прибывший из провинции и не имевший счастья знать императрицу в лицо, пристал к ней с дерзкою фамильярностью, а когда ему сказали, кого он имеет перед собой, он не поверил и удвоил свою дерзость. Пришлось, кажется, вызвать дворцовый караул. Императрица и публика были одинаково возмущены этим происшествием. Ее Величество была удивлена и оскорблена, но император нашел это очень смешным и, несмотря на такой внушительный урок, в обычаях Двора ничего не было изменено.

Характер императрицы

Она более талантлива, чем умна, и вследствие этого ей за исключением особенно важных и необычайных случаев, не хочется утруждать себя рассуждениями о своем поведении, а так как недостаток опытности и хороших советов мешают ей узнать то, чего требует ее положение, то она не может судить о нем трезво и продолжает следовать по тому неверному пути, который она избрала. У нее много такта и проницательности и она лучше знает человеческое сердце, чем можно бы думать, но недостаток честолюбия или неверный расчет делают эти качества излишними. Она образована и продолжает учиться с удивительной легкостью. Она лучше всех русских женщин знает язык, религию, историю и обычаи России. В обществе она проявляет грацию, умеренность, умение выражаться, но нежелание отличиться придает ей нередко беззаботный вид, который ей не к лицу. Она осторожна, потому что она вообще скрытна, холодна, потому что ей все надоедает и, имея полную возможность достичь всяких успехов, она пренебрегает ими до такой степени, что это вредит ее сердцу и ее уму. Одним словом, она ведет себя как жертва политики, для которой жизнь и смерть одинаково милы. И может ли быть иначе? Ей недостает славы общественной и счастья частной жизни. Ее дети умерли, ее муж ею не занимается, со своим семейством она навсегда разлучена. При Дворе ее не видно, нация не чувствует к ней привязанности, все интересы жизни для нее перестали существовать. Но, как я уже сказал выше, за этим прелестным лицом, без выражения и без цвета, скрываются таланты, которые когда-нибудь, при удобном случае, могут сразу проявиться. Тогда можно будет увидать в ней женщину высшего разряда, чем она, вероятно, сама была бы не менее удивлена, нежели другие.

Острота Императрицы (тогда еще великой княгини)

Когда Елисавета Алексеевна однажды увидела обер-церемониймейстера Валуева[264], личность весьма комичную и сделавшую при Дворе карьеру только благодаря умению устраивать похороны и погребальные процессии, она сказала императору Павлу: «Кто из нас, по вашему мнению, должен раньше умереть, чтобы он мог получить голубую ленту?» Так как ее разговоры всегда отличались большою сдержанностью, то подобные слова, произнесенные во время такого деспотического царствования, показались особенно знаменательными.

Это старинная фамилия владетельных графов Священной Римской Империи из Юлизской области[265], где она по наследству занимала высокую должность. Один из младших членов этого семейства, обладавший небольшими средствами, приехал в Россию и, пользуясь неизвестно чьей протекцией, занимал последовательно место посланника в Лиссабоне и в Берлине; он был также, короткое время, фаворитом Павла I[266], но так как он любил отпускать очень колкие остроты, то его милость продолжалась не долго. Его выслали в Германию за то, что он начал разговор словами: «Я буду иметь честь рассказать одну вещь, о которой ни Ваше Императорское Величество, ни ваши министры ничего не знают». Ему запретили выдумывать и распространять новости и он удалился во Франкфурт, где он скончался в очень преклонном возрасте. Когда он, еще раньше, проезжал через этот город в Лиссабон, он, уже в пожилые годы, женился на девице Гонтар, происходившей из буржуазно-коммерческой фамилии, особе весьма приятной и умной[267]. От этого брака между стариком и женщиной средних лет родился сын, который всю свою жизнь имел вид зародыша, выскочившего из банки со спиртом[268].

Его карьера весьма замечательна. Он мне был представлен его отцом в 1794 г., когда я проезжал в Италию через Берлин. Он его там обучал, как мог, и одевал его в гардемаринскую форму, так как у этого маленького человека была наклонность более к плаванию, чем к маршировке, и не было других шансов устроиться в России, как именно во флоте. Потом я его потерял из виду, до воцарения императора Павла, который, чувствуя особенно пристрастие к немцам, сделал маленького Нессельроде своим адъютантом и, нарядив его в огромную шляпу и в чересчур широкий костюм, посадил его на большую лошадь. Это была уморительная картина. Смерть императора, который его страшно мучил, спасла ему, может быть, жизнь. Но что ему теперь оставалось делать? Я, будучи сам тогда в немилости, взял на себя устроить его судьбу, не думая, правду сказать, что он пойдет так далеко. Я посоветовал ему поступить на дипломатическую службу, на которую заслуги его отца давали ему, до некоторой степени, право, и повел его к графу Панину, министру иностранных дел и моему открытому врагу. Сюрприз Его Превосходительства, когда ему доложили обо мне, был велик, но я уж приготовил вступление: «Мы не любим друг друга, но это не должно нам препятствовать делать добро. Я привел к вам способного молодого человека, без карьеры и без протекции. Возьмите на себя его будущность. Он не думает домогаться тщеславных отличий, но желал бы их заслужить. Подумайте, что вы, в вашем положении, можете для него сделать, и что ваше сердце вам укажет», и с этими словами я их оставил вдвоем[269]. Последствием этого оригинального свидания была изумительная карьера Нессельроде. Его послали на службу к искусным и строгим дипломатам: к старику Алопеусу в Берлине и к графу Штакельбергу в Гаагу. Затем обстоятельства и служебные перемены вызвали перевод его в Париж на место секретаря посольства при князе Александре Куракине, этом благороднейшем и лучшем из людей, но ничтожнейшем из послов, где Нессельроде оказался весьма полезным и выдвинулся своим умом. Бонапарт, желавший иметь Куракина послом именно потому, что он был глуп, стал коситься на его секретаря, мешавшего ему делать глупости. Многочисленные войны и трактаты того времени еще больше выдвинули этого маленького человека, и император Александр I, любивший окружать себя людьми, которые не имели связей и хорошо знали канцелярскую сноровку, назначил его, к общему удивлению, статс-секретарем иностранных дел. Тогда он женился на дочери Гурьева[270], всемогущего министра финансов, и все эти обстоятельства, взятые вместе, покрыли его в скором времени орденскими лентами и потоками золота. Добравшись до высшей ступени, он выказал недостатки, благодаря которым он, главным образом, и остался на своем месте, а именно застенчивость в обращении с государем и некоторую неуверенность в переговорах, которая его погубила бы, если б Александр I не любил подавать вида, что он все делает сам. В 1831 г. Нессельроде был назначен министром иностранных дел. О его застенчивости я могу привести поразительный пример.