Я кивнула и снова выдавила из себя фальшивую улыбку.

– Понимаю, мистрис Хайд, разочаровывать Роберта – это настоящее преступление. Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы так добры ко мне, – добавила я из вежливости и снова склонила голову над камзолом, который хотела вышить незабудками и отправить в подарок Роберту.

Я ждала. Каждый день с мрачным видом я сидела у окна, не зная, чем заняться. Я только и делала, что вышивала и переписывала «Рассказ студента» в детскую тетрадку, сгорая в ядовитом пламени ревности и обливаясь горючими слезами от обиды. Иногда я и вовсе не вылезала из постели, проводя целый день под одеялом со своими кошками, наслаждаясь их теплом, мягкостью шерстки и громким мурлыканьем.

Только когда я слышала стук лошадиных копыт на слякотной дороге, в моем сердце вновь вспыхивала надежда, а лицо освещала улыбка, но всякий раз всадники проезжали мимо, не оправдывая моих ожиданий.

День за днем я ждала его, и только когда на землю опускался вечер, я понимала, что все мои надежды тщетны. Я всеми силами старалась не докучать ему бесконечными просьбами навестить меня, но один бог знает, как сильно мне этого хотелось. В своих письмах он всегда холодно отвечал, что обязательно скоро приедет, но всегда находил отговорки и откладывал свой приезд. Я была самым последним пунктом в списке его дел и чувствовала себя совершенно никчемной. Он всегда переносил встречу со мной на потом, дабы заняться другими, более важными вопросами. В моей голове все время звучала одна и та же песенка – баллада о тоскующей по своему возлюбленному женщине, ставшая популярной во времена правления королевы Марии, безнадежно влюбленной в принца Филиппа. За мной будто ходил по пятам незримый певец, который всякий раз прятался за угол, когда я вдруг оборачивалась, пытаясь поймать его с поличным. И вот что он напевал:

Нет, нет, нет! Я не хотела верить, что все это правда. Нет, Роберт совсем не такой, хоть он действительно и не навещает меня, но уж никак не позабыл свою лютиковую невесту! Да и я сама думаю о нем дни и ночи напролет! Хоть он и редко вспоминает обо мне, я всегда думаю о нем, люблю его и жду. Разумеется, она – моя соперница, королева – наверняка тоже думает обо мне. Она появлялась иногда на пороге моего сознания, нежеланная гостья, которую следует принимать со всем радушием. И всякий раз она забирала у меня самое дорогое. Памятуя о ее королевской крови, я не могла воспротивиться, как поступила бы с любой другой женщиной, а потому приглашала эту воровку войти, выдавив из себя неискреннюю улыбку. Когда же она начинала осматриваться в моем доме и делано восхищалась, допустим, чудесным фарфоровым подносом, я тут же понимала намек и не раздумывая дарила ей его, присовокупляя комплименты. Она была королевой, и я ничего не могла с этим поделать. Вот только на самом деле она забирала у меня не какой-то поднос – уж это я бы как-нибудь пережила, – а любимого мужа!

Я пыталась всеми правдами и неправдами удержать Роберта, напомнить ему о том, какими мы были, как любили друг друга, какое искреннее, настоящее чувство жило когда-то в наших сердцах. Я отказывалась верить, что эта любовь мертва, что ее больше нет, а потому прикладывала все силы, чтобы воскресить ее, словно некромант, злыми чарами поднимающий на погостах мертвецов. Но это черное колдовство мне не давалось – я была способна лишь на доброе, светлое волшебство. Да и не колдовство это было – я лишь прибегала к извечным женским хитростям, отчаянно пытаясь вернуть любимого супруга. Иногда Роберт присылал мне подарки – их привозили те самые разбойники, именующие себя его лакеями. Я получала то испанские золотые пуговицы, то бархатные туфельки, то шелковые чулки, то отрезы чудесных тканей, но даже вся эта роскошь не в силах была восполнить вечное его отсутствие.

– Забудь о дворе, будь со мной! – умоляла его я, когда он все же приезжал в особняк Хайдов.

Я падала перед ним на колени, хватала за руку, отчаянно пыталась удержать подле себя, но он всякий раз мчался назад, в Лондон, где его ждал совсем иной, полный света и блеска мир.

– Я не хочу забывать! – злобно отвечал Роберт, отталкивая меня и вырывая полы своего камзола из моих рук. – И не забуду! Это – моя жизнь, Эми! Я – не сельский сквайр, которому для счастья достаточно простушки-жены да тепла камина! Настоящая леди, благородная леди, знакомая с обычаями знати, поняла бы, что присутствие ее супруга подле королевы – жизненно важно, если он хочет добиться высокого положения при дворе. Она бы не стала чинить препятствий и выказывать недовольство, не стала бы плакать и жаловаться – просто поняла бы и стала бы поддерживать во всех его начинаниях. Но тебе-то этого точно не понять, потому я и не беру тебя с собой – ты лишь опозорила бы меня на глазах у всех придворных. Коровница Молли и та показала бы себя на твоем месте с лучшей стороны!

Не было больше «нашей» жизни. Была его жизнь и моя, две отдельные, разные жизни, не связанные больше между собой священными узами брака. Узы разорвались, и Роберт был этому несказанно рад. Он словно вырвался на свободу, как узник, которого выпустили из темницы на волю.

Все реже я слышала от него слова любви. Однажды он вихрем ворвался в гостиную, схватил меня за руку, злобно впившись пальцами в мою нежную плоть, и поволок меня в кабинет мастера Хайда. Закрыв за мной дверь, он вдруг заметил мистрис Хайд, гревшуюся на зеленых бархатных подушках у камина, расплылся в улыбке и принес ей свои извинения, с виноватым видом прижимая руку к груди. Она же, очарованная его манерами, даже выпустила из рук свою вышивку, которую тут же уволокла кошка. Как оказалось, он решил провести часть своего драгоценного времени «подальше от придворной суеты», чтобы пожурить меня за «неоправданные траты на такую ерунду, как свечи».

Для мастера и мистрис Хайд и вправду было большой честью принимать у себя меня, жену лорда Роберта, о чем они считали своим долгом постоянно мне напоминать. Не спорю, я была вправе распоряжаться в их особняке, как полноправная хозяйка, и могла делать все, что захочу. Но вмешиваться в управление домашним хозяйством я все же не хотела – я не могла позволить себе претендовать на роль владелицы особняка, ведь это наверняка не пришлось бы по душе мистрис Хайд. Работа, несомненно, отвлекла бы меня от дурных мыслей, но я не хотела вызвать недовольство настоящей хозяйки дома и ее слуг. Но я велела зажигать по вечерам в каждом окне по свече, которые должны были гореть до самого рассвета, чтобы освещать дорогу моему господину, буде ему захочется навестить меня ночью. Так он понял бы, что в этом доме ему всегда окажут радушный прием, и поскорее приехал бы, чтобы заключить меня в объятия. Во время вечерних прогулок я частенько поднималась на невысокий холм и любовалась сиянием горящих в окнах свечей, молясь, чтобы их увидел и мой супруг. Идя по каштановой аллее, я представляла, как усталый путник – Роберт – придет на огонек и снова полюбит меня. Я останавливалась, смотрела, как на небе появляются звезды, и загадывала одно и то же желание – чтобы мой муж поскорее вернулся домой.