— Вспоминаешь, как впервые держал на руках наших? — спросила Мэдди.

— О да, никогда не забуду, как…

— Опять… — простонал Джейми, не прерывая игры.

Линда забрала малышку, приложила к груди, и я, следуя заведенному этикету, многозначительно спросил Гэри, намерен ли он вставать по ночам и кормить ребёнка из бутылочки.

— Зависит от того, хватит ли у Линды молока. Мы не хотим пользоваться смесями, грудное молоко — лучшее, что может получить Дитя.

Ого, Дитя. Значит, его тоже проняло. А когда симпатичная молоденькая медсестра заглянула проверить, как дела у Линды, взгляд Гэри ни на секунду не оторвался от жены с ребёнком.

— Можно я возьму Дитя? — попросил он.

— Ребёнка, — буркнул Джейми.

— Ой, мы же принесли вам подарок, — вспомнил я.

— Не стоило беспокоиться…

— Сначала мы хотели, чтобы её именем назвали вновь открытую звезду, но оказалось, что это слишком дорогое удовольствие.

— Но можно попробовать наоборот и назвать малютку, к примеру, Бета J153259-1.

Линда отрицательно покачала головой, будто и впрямь рассматривала возможность такого имени. Гэри разорвал упаковку и вытащил специально для них изготовленное генеалогическое древо, с фотографиями родителей малышки, дедушек и бабушек и пустым окошечком в самом низу, для её собственного портрета.

— Ух ты — только взгляни! Какой чудесный подарок!

— Ну, после всего, что вы для нас сделали за последний год…

— Да ладно, фигня. Прости, я хотел сказать, э-э, не стоит благодарности… Гляди-ка — мой прапрадедушка тоже был веб-дизайнером!

— Правда? — изумилась Линда.

— Конечно, нет — тут написано, что он был торговцем полотном. Откуда только они всё это узнали?

— Всё записано в архивах.

— Или они всё выдумали, понадеявшись, что вы всё равно не станете проверять! — пошутила Мэдди, а я подумал, что такой вариант вполне возможен.

— Это, разумеется, подарок для всей семьи, — уточнил я. — Ведь история — очень важно. Откуда мы, что было раньше… понимаете, чтобы понять, кто мы такие.

— Смотри-ка, вот какой ты был в колледже! — ткнула пальцем в фотографию Линда. — А что это за блондинка к тебе прилипла?

— Все фотографии легко заменяются, — поспешила добавить Мэдди.

Мы оставили Гэри и Линду на пороге разочаровывающего открытия, что никто из предков ребёнка не плыл на «Титанике» и не был повешен за конокрадство, и отправились домой.

* * *

После возвращения Мэдди семейная жизнь быстро вошла в привычную колею. Детей немного раздражало, что родители откровенно старались быть предельно внимательными друг к другу, и кричали «Идите к себе!» всякий раз, как мы начинали обниматься. Но на самом деле они радовались, что и папа и мама всегда рядом — напоминают им, что пора выключать компьютер и заниматься уроками, заставляют прибираться в комнате и мыть посуду, и гулять с собакой, и класть одежду в корзину для грязного белья.

Но мы с Мадлен воссоединились не только ради детей. По словам Мэдди, она поняла, что я «свет её жизни». Я умилился романтическому определению, но тут она добавила: «Хотя, конечно, свет этот всё время моргает, и предохранители надо менять, и лампочек хватает только на пять минут, но я не хотела бы связываться с установкой новой системы». Она, вероятно, хотела сказать, что взаимоотношения развиваются, в браке бывают отливы и приливы, и вы должны постоянно работать над отношениями, корректировать свои надежды и ожидания и никогда не воспринимать друг друга как нечто самой собой разумеющееся. И если вы изредка пытаетесь смотреть на мир глазами партнёра и не забываете дарить ей открытки к годовщине развода, всё будет хорошо.

Несмотря на внешне спокойное поведение детей, я всё же волновался, как на них повлиял наш конфликт. Во всех книжках по психологии и руководствах для родителей говорится, что дети всегда винят себя в разводе родителей. Вот Елизавета I на все попытки придворных утешить её отвечала: «Уверена, будь я мальчиком, папа никогда не отрубил бы маме голову». Я беспокоился, как Джейми отреагирует на наше примирение. У меня не выходили из головы его вспышка в бассейне и злобный взгляд в мою сторону, когда его мать рыдала на ироническом семейном торжестве.

Я придумал, как можно поговорить по-мужски с моим полумальчиком-полумужчиной, — мы вместе пошли выгуливать Вуди.

— Такого безобразия больше не повторится, — объявил я, но получилось похоже на извинения.

— Ты не можешь обещать, — охладил он мой пыл, словно мудрый родитель.

— Зато могу обещать, что я изменился.

— Посмотрим. — Именно так говорят взрослые, когда не хотят спорить.

Мы помолчали, и я уже начал переживать, что сын никогда не простит мне травмы, которую я нанёс ему в решающий подростковый период. Но тут ни с того ни с сего он выдал:

— По крайней мере, здесь больше не будет этого говнюка Ральфа.

— Джейми! Не смей произносить такие слова в присутствии отца.

— Какие, «Ральф»?

— Совершенно верно…

Вдали урчала газонокосилка, аромат свежескошенной травы мешался с лёгким дымком от первых летних барбекю. Потом показались Мэдди и Дилли на велосипедах; дочь запыхалась и раскраснелась, догоняя нас.

— Мы подумали, а не пойти ли нам всем вместе туда, под навес, поесть мороженого?

— Отличная идея! Возьмите мне кофе, — крикнул я вслед нашим велосипедисткам, а пёс увязался за ними.

— Не хочу мороженого. Можно мне деньгами? — тут же заныл Джейми, не желая проникаться серьёзностью момента.

Идеальная картинка — семейство сидит на террасе кафе в лондонском парке, дети таскают шоколадную пенку из кофейных чашек родителей, пробуют мороженое друг у друга. Я болтал и смеялся вместе со всеми, но будто наблюдал за сценой со стороны, подобно тайному антропологу В каком блаженном неведении относительно ценности этого момента пребывает вся семья; как хрупко и почти неосязаемо человеческое счастье. А ведь возможно, именно здесь и сейчас — лучший момент их жизни. Словно из далёкого будущего я оглядывался на сегодняшний день и понимал, что так оно и есть.

Мэдди, такая красивая и добросердечная, морщинки на лице от сорока лет улыбок людям. Джейми, тихий и важный, благоразумно и здраво рассуждающий. Дилли, исполненная энтузиазма и веры в добро; она готова сочувствовать каждому встречному и даже пса, выклянчивающего подачку, урезонивает так ласково и нежно, что тот расценивает это как приглашение взгромоздиться к ней на колени и лизнуть в нос. И я, по центру, фиксирующий в памяти сцену, прозревший и принявший собственную важную роль в своей семье; осознавший наконец, что являюсь одной из главных деталей, скрепляющих этот хрупкий самодельный механизм. Я чувствовал себя новорожденным отцом, евангелическим семьянином, готовым стучаться в двери воскресным утром и предлагать людям поклоняться их супругам: «За то, что, э-э, ваша жена произвела на свет новую жизнь, а вы дали ему имя Уэйн».