Невозмутимый Гуннар, в свою очередь, порадовал присутствовавших полной поддержкой всех Лесных Твердынь, особо подчеркнув, что в стороне оставаться никто не собирается, как, впрочем, и поддерживать нейтралитет.

Хушшар Урсрих скромно заметил, что Совет Отцов уполномочил его говорить о Малой Погоне. Да, той самой, которую обычно объявляли тогда, когда маги бросали в Степи очередной разлом. Обычно двадцати тысяч конных и десяти тысяч пеших для решения всех вопросов со степными хватало.

Один из оставшихся в живых фандо бил себя в грудь и брызгал слюной, клялся привести сотни щук с шестью десятками носителей секир на каждом. Правда, он быстро смешался под ироничным взглядом лорда Сакиф’Ат. Да, легко быть ироничным, будучи хозяином флота в две сотни касаток. А те ведь поболе щук. Раза в три. Но если объединить эти две силы, то очень все внушительно получалось. Пока не вспоминались чудовищные фалентайны Империи. Но собственно на море никто особо воевать и не собирался.

Речь шла о стремительном марше в сердце Империи, к столице. Затяжная война с Империей, со всей ее мощью выглядела нереальной. Как ни внушали уважение цифры, под сводами зала прозвучавшие, но по сравнению с гигантской военной мощью Империи получались они куда как скромными. Так что вариантов было немного. Или атака, в которой не жалеешь ни себя, ни другого. И рассчитываешь лишь на правоту свою. И что греха таить, на внезапность и удачу.

Либо отложиться от Империи. Закрыть крепостями перевалы и жить своим умом, опираясь на мощь четырех земель, неистовство и силу Хушиар. Но и это не выход. Флотоводцы Блистательного Дома великолепно владели искусством десантных операций. И фалентайны имперского флота всегда доходили до места, указанного в приказе.

Нет, долгая война отпадает.

Появление под стенами Столицы в силах тяжких, Собрание Совета Лордов и обвинение Императору.

И никто, ни один не спросил ни у других, ни у себя...

А что станет с Империей? Пока в ней царит усобица.

Страшная штука – обида и месть.

* * *

Унго дор Анненхейм был опечален. И грусть его не могло развеять то, что сидел он по правую руку Лорда Шарм’Ат. Великая честь, которой его вряд ли когда-нибудь удостоили бы у себя дома. Простой окол у десницы Великих. Неслыханно. Но до того ли было ему, не сумевшему последовать за своим аладаром.

Когда он, сразив недрогнувшей рукой множество врагов, шагнул за своим фавором, злое колдовство воспрепятствовало ему, повредив, кроме прочего, и верное оружие. И что с того, что не прошло и дня, как подземные умельцы с поклоном преподнесли ему нечто сходное, но лучшее, много лучшее. И что с того, что все четыре лорда осыпали его милостями и прекрасная лорд Сагат’Ат удостоила его чести называть себя другом. Что с того?

Он не смог сдержать слово.

Так что весь Совет он просидел, как в тумане. И лишь призыв лорда Шарм’Ат прервал его горестные мысли.

– Вас же, Унго дор Анненхейм, я приглашаю для приватной беседы.

* * *

Лорд Шарм’Ат не очень любил эти сны. Не мог понять, кто он? То ли хозяин Замка, то ли один из его слуг. Но... Зов Замка. Древний Договор.

Он опять проснулся в своем сне. Как всегда в библиотеке. В своем любимом месте. Еще в детстве он нашел эту нишу, закрытую почти со всех сторон огромными книжными полками. Два могучих кожаных кресла с теплыми пледами на спинках, низкий столик, пюпитр для писания, светящийся теплым желтым светом шар на длинной кованой ножке. Так просто и так уютно. Он часто прятался здесь. Ни от кого. Просто так. Найти какую-нибудь книгу поинтереснее, укутаться в плед и сидеть, читать. Или просто думать. Или мечтать. Здесь его почему-то никогда не могли найти. Здесь он первый раз и проснулся. Уже лорд Шарм’Ат. Когда Замок захотел с ним поговорить.

Вот и сейчас он сидел в кресле, одетый обычно, по-домашнему. Белая рубашка, бриджи, сапоги, кинжал у пояса. Меч отстегнутый на столе. А за столом. В другом кресле. Он. Лорд никогда не мог понять, какого цвета его странный доспех, тяжелый, ребристый, в котором он всегда являлся. И контрастом доспеху. Пшеничная шапка волос, голубые, как небо, глаза, правда, когда он сердился – синие, но тяжелые, как январский лед. Сросшиеся над переносицей брови, курносый нос, пухлые губы, всегда готовые распахнуться в широченной улыбке, и тяжеленная, как надвратная башня, челюсть.

Сегодня глаза были синими, губы жестко сжаты, челюсть вперед, словно таран. Бросил несколько капель из бокала на пол, пригубил.

– Мои соболезнования.

– Спасибо.

И тишина.

– Я любил его, – резко встал. Несколько шагов. Тяжелый плащ с шелестом по полкам. До этого ни разу он не видел его в плаще. – И не сберег. Всего несколько слов. Но и я не смог, – остановился напротив. – Прости меня.

Лорд тоже встал.

– Ты сделал все, что мог, – как можно мягче попытался сказать.

– Что мог, – эхом отозвался. И вдруг прорычал. – Договор, – и заскрипели сжимающиеся кулаки в латных перчатках. – Договор, – уже спокойнее. И так горько. – Я буду беречь их.

– Но хватит, – уже спокойнее. – Нас обокрали.

– Обокрали? – удивленно.

– Да, – резко, как удар секирой. – Я был хранителем. Всей этой свистопляской мне отвели глаза. И я не успел.

– А что украли?

– Веселое Зеркало.

– И только-то?

– Не говори, не зная. Это древняя вещь. И очень могущественная. Нельзя, чтобы она попала в злые руки. Даже мне не открыты пределы ее мощи.

– За ним пошел человек и...

– Я знаю. И уже забрал его.

– Могуч.

– Он не могуч. Он слаб. Это опасно. Сделай, чтобы Веселое Зеркало вернулось в Долину.

– А в Замок?

– Хотя бы в Долину.

– Не тревожься. Сделаю. Но почему?

– Так надо. Не знаю почему. Но надо. Необходимо. Не знаю почему. Ведь я творение, – и опять. Так горько. – И еще одно. Близнец Веселого Зеркала в кроме бояра Силанта. Ты попроси его. Пусть отдаст.

– У Силанта? А у него откуда? Вещь ведь древняя.

– Попроси, – повторил. – Скоро знать стану больше – расскажу, – и растаял.

В этот раз уже лорд проснулся в своей кровати. Позвенел в колокольчик.

– Эй, кто там! Урсриха ко мне!

В земле, где родился Унго, в среде воинов почиталась простота в обстановке. Излишества, а тем более, роскошь полагались признаком слабости и лености, возможной лишь для женщин, ну и, пожалуй, для торговцев. Здесь же он с неудовольствием был вынужден признать, что эта самая воспетая любовь к простоте исходила из того, что все средства мужа, посвятившего себя воинскому служению, уходили именно на это самое служение. На то, чтобы побаловать себя, средств уже просто не оставалось. Расходы на содержание воинов и обновление собственного снаряжения съедали практически все. И ему всегда это казалось правильным. Выпествованный на балладах, воспевавших воителей, ставящих долг превыше себя, он совершенно не мог понять, зачем и для чего столь отважный воитель, как лорд Шарм’Ат растрачивает свои богатства так бездумно и нецелесообразно. Так было раньше. Теперь же он знал: даже роскошью воюет его визави. Да, конечно, воин приглашенный для переговоров в простой скальный покой, продуваемый сквозняками из бойниц, не раз задумается, стоит ли биться со столь суровыми и закаленными хозяевами. Но... Тот же воин, если он разумен, не один раз задумается, а стоит ли биться с тем, кто столь бестрепетно и бесстрашно выставляет на показ свои богатства.