— Значит, вы встречались с ним? — спросил мистер Скокк.

— Встречался. Он был очень тщательно одет и очень красиво говорил. Помню, нам обоим понравился вишневый пирог, но он не позволил себе взять вторую порцию. Не представляю его в качестве убийцы такого количества народа… Не могу поверить в такие ужасы.

— Но даже если вы не верите мне, — сказал мистер Скокк, — то неужели желание вашей жены и вашего сына для вас ничего не значат?

Монферон глянул на него.

— Вы хорошо объяснили мне, что хотели бы вернуть меня в Лондон, сэр. Думаю, я уже вам ответил.

Питер положил руку на руку отца и прошептал:

— Лучше больше ничего не говорить.

— Да будет свет! — неожиданно вскричала Кэйт.

Она включила фонарик и направила свет на галерею. Монферон изумленно следил за лучом. Осветилась паутина по углам, заплясали длинные тени. В луче света видно было, как летают пылинки. Монферон подошел к Кэйт и протянул руку.

— Вы мне позволите?

Кэйт протянула фонарик, и маркиз осветил балку, пересекающую комнату, осветил вещи поблизости, невдалеке и в конце холла. Кэйт быстро взяла у него фонарик и открыла крышечку, чтобы показать батарейки.

— Видите? Здесь хранится электричество, думаю… Это называется батарейки. Это, конечно, дешевый фонарик — можно купить и получше.

— Если бы я только мог показать его Вольта! — воскликнул Монферон.

Кэйт улыбалась. Она радовалась, что предмет из двадцать первого века пригодился.

— А это мобильный телефон. С его помощью можно разговаривать с людьми на другом конце света… Конечно, тут им нельзя воспользоваться. Но я могу настроить его, чтобы он играл музыку.

Кэйт протянула Монферону мобильный телефон. Звуки любимой музыки Миган разнеслись в холле. Маркиз онемел. Он рассматривал два чудесных предмета, потом, взяв рюкзачок Кэйт, стал застегивать и расстегивать молнии.

— Вы задали работу моей голове, есть о чем подумать, — сказал Монферон. — Предлагаю продолжить нашу дискуссию утром. Впрочем, мой ответ останется тем же. Я не могу покинуть шато де Хьюмиэйр. Я бы с огромным удовольствием изучил бы ваше устройство, но, знаете, величайшая мудрость заключается в том, чтобы понимать истинную цену вещей. В этом случае цена слишком высока.

Кэйт, Питер и мистер Скокк в отчаянии переглянулись. Неужели их путешествие было напрасным? Мистер Скокк открыл рот, чтобы поспорить, но Питер положил руку ему на плечо и покачал головой.

Спать было не очень удобно. Чтобы как-то согреться, взяли пыльные простыни. Кэйт слышала, как маркиз вертелся с боку на бок, несомненно, пытаясь найти смысл во всем, что услышал и увидел в этот вечер. Два или три раза она видела, как под простыней Монферона зажигался фонарик — он взял фонарик с собой в кровать! Кэйт про себя посмеялась. Может, подарить ему?

Заснуть Кэйт не могла. Ей вдруг вспомнилось, что днем Ханна однажды обратилась к Джошуа, как к «мистеру Питеру». Это случилось перед ударом молнии. «От Джошуа ничего не добьешься, попробую добиться правды от Ханны», — решила она.

Кэйт спала урывками, ей снилось, что она вернулась домой. Она видела ферму в Дербишире в конце туманного зимнего дня. Последние лучи солнца поблескивали на плитках крыши и на голых ветвях деревьев. В кустах раздавалось сладкое пение малиновки, еще был слышен звук бегущего ручья. Захрустел гравий на дороге, и она увидела папу и Питера в большом полицейском фургоне. Из фургона вышли инспектор Уилер и сержант Чадвик… Выскочила Молли, радостно залаяла и помчалась к дому. Питер, изумленно оглядевшись, остановился на дороге, будто не знал, что ему делать. У двери дома стояла темноволосая женщина, которая была незнакома Кэйт. Когда женщина увидела Питера, она вскрикнула и побежала к нему, раскинув руки. «Мам!» — крикнул Питер. И они вцепились друг в друга, всхлипывая, смеясь и что-то выкрикивая от радости. А потом Кэйт увидела собственную маму, и папа пошел к ней. «Кэйт?» — проговорила мама. Папа медленно покачал головой. Мама прижала руку к губам, и ее глаза наполнились слезами. Молли, лая, как безумная, бегала от одного человека к другому…

Кэйт проснулась. «Не плачь, мама, — сказала она про себя. — У меня все в порядке. Пожалуйста, не теряй надежды. Мы найдем возможность вернуться домой!»

Ей еще никогда не снились такие сны. Этот сон казался более реальным, чем жизнь… Образы были живые и кристально ясные, цвета — яркие и сочные. По сравнению с обычными снами, которые оставляют такой слабый след, что малейшее дуновение сознательной мысли сдувает их прочь, память об этом сне была прочной.

Кэйт лежала и прислушивалась к ритмичному дыханию своих спутников. Огонь почти потух. На каминной решетке догорали последние красные угольки. Сквозь высокие окна лился лунный свет, окрашивая гору мебели в серебристо-голубой цвет… Вдруг Кэйт поняла, с той уверенностью, которую ощущаешь, когда окончательно складываешь паззл, поняла каждой частичкой своего существа — это не сон. Она может видеть будущее!

В эту ночь Том был в квартире один. Он лежал в углу огромного дивана, задрав колени, а белая мышка быстро бегала вверх-вниз по его ногам. Время от времени Том набирал пригоршню жареных орешков кешью — его недавнее открытие. Он предложил мышке орех, и она немедленно стала его грызть, поворачивая в тоненьких лапках. Том не мог понять, почему люди обращают такое внимание на его мышку. Энджели жаловалась, что мышка пахнет. Том поднял мышку за хвост и понюхал ее животик — он не чувствовал никакого запаха. Гораздо хуже, что из-за мышки возникли неприятности с Синекожим. Тот хранил связку двадцатифунтовых банкнот в картонной коробке в буфете, и когда полез в коробку, чтобы заплатить бывшему моряку — пилоту вертолета, обнаружил, что банкноты усыпаны какашками мыши, а деньги по краям обгрызены. Не сказать, чтобы Синекожий очень аккуратно обращался с бумажными деньгами, их могло сдуть ветром или они могли сгореть. Золото, которое можно надкусить, проверить, чистое ли оно, чей вес ощущаешь на ладони и которое греет карман, было лучше. Но разве мышка виновата? Откуда ей знать все это?

Том в конце концов перестал бояться пульта управления ТВ и сейчас держал его в вытянутой руке и перескакивал с канала на канал, но не очень-то понимал, что смотрит. Просто волшебный ящик не давал ему чувствовать себя одиноким. Когда персонаж ТВ указывал пальцем на что-то вне экрана, Тому трудно было не оглянуться, чтобы посмотреть, на что ему показывают. Если Энджели видела это, она разражалась смехом. Она обожала то, что называла «ситком». Иногда Том стоял в дверях и наблюдал, как Энджели смотрит телевизор. Его удивляло, что она может, глядя в одиночестве на плоский стеклянный экран, громко смеяться. Том воспринимал это как сигнал к тому, что и он должен найти нечто очень смешное в телевизоре. Но чаще всего он не понимал тамошних шуток. И сомневался, сможет ли когда-нибудь понять.