Двадцать минут спустя он выписался из мотеля и снова поехалк югу… В четверть восьмого сделал остановку, чтобы как следует позавтракать. Нокусок застрял в горле, когда развернул в ресторане купленную газету.

«Однако пообедать мне это не помешало», подумал он, возвращаяськ арендованному автомобилю. «Потому что вернуть свой вес — это самое главное».

Пирог лежал на соседнем сиденье по-прежнему теплый ипульсирующий. Он бросил на него взгляд, завел машину, выехал задним ходом состоянки и отправился в путь. Рассчитал, что будет дома через час, и им овладелостранное и неприятное чувство. После двадцати миль езды он определил эточувство как волнение.

Халлек припарковал арендованную машину позади собственного«бьюика», подхватил свой скудный багаж и направился к двери через лужайку.Белый дом с ярко-зелеными ставнями на окнах, этот неизменный символ семейногокомфорта и добра, теперь выглядел странным, почти чужим.

«Белый человек из города жил здесь», подумал он, «но я неуверен, что он в конце концов вернулся домой. Этот парень, который пересекаетсейчас лужайку, чувствует себя больше как цыган. Очень худой цыган».

Дверь с двумя элегантными фонарями по бокам раскрылась, иХейди вышла на крыльцо. На ней была красная юбка и белая безрукавка. Билли непомнил, чтобы когда-нибудь видел ее на ней прежде. Волосы ее оказались оченькоротко подстрижены. В какой-то миг он подумал, что это вовсе не Хейди, а незнакомка,немного похожая на нее. Она посмотрела на него, лицо — слишком бледное, глаза —слишком темные, губы дрожали.

— Билли?

— Это я, — сказан он и остался на месте.

Оба стояли и смотрели друг на друга: Хейди с выражениемрухнувших надежд, Билли — не испытывая вообще никаких чувств. Но видимо, что-тобыло в его взгляде, поскольку она воскликнула:

— Ради Бога, Билли, не смотри на меня так! Я этого невынесу!

Он почувствовал, как внутри него рождается улыбка, словноутопленник, всплывающий на поверхность спокойного озера. Но видимо выгляделаона нормально, потому что Хейди ответила робкой улыбкой. По щекам ее потеклислезы.

Тебе, Хейди, всегда ничего не стоило заплакать, подумал он.

Она стала спускаться по ступенькам. Билли бросил свою сумкуи направился к ней.

— Что там можно поесть? — спросил он. — Я проголодался.

Она подала ему большой ужин: бифштекс, салат, печенаякартошка, бобы и черника в сливках на десерт. Билли съел все без остатка. Хотяона ни слова не сказала, каждый ее жест, каждое движение, любой взгляд говорилиоб одном: Дай мне еще один шанс, Билли. Умоляю. Всего лишь второй шанс. Вчем-то это показалось ему весьма забавным. Забавным — с точки зрения старогоцыгана. Она перешла от отрицания какой-либо вины к принятию на себя вины завсе.

Мало помалу, по мере приближения к полуночи, он почувствовалв ее жестах и движениях кое-что еще: облегчение. Она ощутила себя прощенной.Билли это вполне устраивало, потому что Хейди, решившая, что она прощена, —было как раз то, что нужно.

Она сидела напротив него, наблюдая, как он ест, иногдакасаясь пальцами его истощенного лица и закуривая одну сигарету за другой. А онрассказывал ей, как гонялся за цыганами на побережье. О том, что получилфотографии от Кирка Пеншли. И о том, как настиг их в Бар Харборе.

В этом месте правда и Билли Халлек разошлись в разныестороны. Он сказал Хейди, что драматическое противостояние, на которое оннадеялся и которого так опасался, состоялось. Для начала старый цыган посмеялсянад ним. Они все смеялись. «Если бы я проклял тебя, ты был бы сейчас глубокопод землей», — сказал ему старый цыган. «Ты думаешь, что мы — колдуны. Всебелые люди из города считают нас колдунами. Но если бы мы были ими, разверазъезжали бы в старых драндулетах, не находя себе места? Если бы мы былимагами, спали бы мы на полях? Нет, белый человек из города, это не маги, этовсего лишь бродячая труппа. Мы имеем дело с толстосумами, у которых денегнекуда девать, а потом едем себе дальше. А теперь убирайся отсюда, пока я неприкажу тебя вытолкать этим молодым ребятам. Они знают проклятье, котороеназывается „проклятьем бронзового кастета“».

— Они так тебя и называли — белым человеком из города?

Он улыбнулся ей.

— Да. Именно так и называли.

Он рассказал Хейди, что вернулся в свой номер в отеле ипросто оставался там последующие два дня, пребывая в столь глубокой депрессии,что едва прикасался к еде. На третий день, как раз три дня тому назад, он встална весы в ванной и обнаружил, что прибавил в весе на три фунта. И это несмотряна то, что очень мало ел в последнее время.

— Потом я все обдумал и понял, что такое явление не менеестранно, чем, скажем обжорство сопровождаемое потерей веса, продолжал он. —Когда эта идея овладела мной, я вдруг начал выкарабкиваться из той психическойщели, куда сам себя загнал. Провел еще день в мотеле, — наверное, в самыхнапряженных раздумьях моей жизни. До меня начало доходить, что, в итоге, вклинике Глассмана врачи были правы. Даже Майкл Хаустон, при всей моей антипатиик этому прохвосту, в чем-то оказался прав.

— Билли. — Она потрогала его руку.

— Ничего, ладно. Я не собираюсь бить его по морде, когдавстречу. — «Скорее всего даже угощу пирогом», подумал Билли и засмеялся.

— Поделишься шуткой? — спросила она с недоумевающей улыбкой.

— Да так, ерунда, — сказал он. — Короче, проблема состояла втом, что Хаустон, те врачи из клиники Глассмана и даже ты, Хейди, пыталисьзатолкать мне эту идею в глотку, насильственно напичкать меня правдой. А ядолжен был сам до этого, дойти своим умом, понимаешь. Тут срабатывал и комплексвины, я думаю, и сочетание параноидальных иллюзий, и самообман. Но в итоге,Хейди, я тоже оказался в чем-то прав. Пусть мои доводы были ошибочны, но вчем-то я был прав. Я говорил, что должен был снова повидаться с ним. Именно этои сработало. Хотя, по правде, и не так, как я ожидал. Он оказался поменьшеростом, чем я его помнил, носил дешевенькие часы «Таймекс», говорил сбруклинским акцентом. Такие мелочи, знаешь, более всего подействовали наразрушение заблуждений и фантазий. Все равно что услышать, как Тони Кертисговорит в том фильме об арабской империи: «А тутечки дварец мово папеньки». Витоге я позвонил и…

Часы на туалетном столике начали музыкально отбивать время.

— Ладно. Уже полночь, — сказал он. — Пошли спать. Я помогутебе убрать посуду.

— Нет, нет, я сама, — сказала она и вдруг обняла его. — Ятак рада, что ты вернулся, Билли. Отправляйся наверх. Ты, должно быть, такутомился.