Сюжеты разнообразием не блистали. Молодые парни, редко-редко в аккуратном камуфляже, большей частью в какой-то странной форме, выцветшей, поношенной. Большинство с автоматами, хотя кое у кого пулеметы, а у некоторых – какие-то странные громоздкие штуки. Лишь на паре-тройке снимков ребята откровенно позировали, приняв бравые позы, картинно держа оружие. На остальных – а их было десятка два – они просто стояли, сидели, лежали, глядя в объектив. Вот на заднем плане танк. Тут какая-то военная машина на высоких колесах и еще одна, с пулеметным стволом, торчащим из башенки.

В конце концов она нашла Алексея, хотя узнала его не без труда. Он, оказывается, тогда носил лихие усики, как сегодня Макс. А Макс – вот он, рядом, никакой ошибки. Алексей сидит на корточках, повесив автомат на плечо, обнимает за шею здоровенную овчарку. Она, в отличие от людей, уставилась в объектив явно настороженно, так, словно ждала от фотографа какого-то подвоха, оттопырила острые уши, видно, что слегка напряглась.

Оля положила все на покрывало и долго сидела, глядя в стену. Никаких мыслей в голове у нее просто не было. Она словно заглянула в какой-то другой мир, никогда прежде с ее привычным, обыденным, уютным не соприкасавшийся. Она в том мире никогда не была, а вот Алексей, выходит, бывал. И не просто так.

Никакая это не финская граница. Здесь сухо и жарко, сплошной песок, нет ничего, кроме корявых, едва ли не засохших кустов. На некоторых фотографиях видны горы, заросшие лесом, вроде бы такие же, как в Сибири, но как-то сразу чувствуется, что это другая земля.

– Любуемся?

Оля подняла голову, вскочила, сгорая со стыда, словно была поймана на подсматривании. Алексей стоял в дверях спальни. Лицо у него было вовсе не сердитое, отрешенное какое-то.

– Алеша, – сказала она торопливо, покаянно. – Я по ящикам не шарила, никогда не стала бы. У тебя там ужасный беспорядок, я хотела уложить белье как следует, а коробка сама выпала.

– Да не нервничай ты так. Я же тебе верю. – Алексей подошел к ней, поцеловал ее в щеку, сел рядом. – Нашла, значит. Ничего, в День пограничника мне все равно пришлось бы засветиться. Так что не переживай. Ну да, выпала. Ты все посмотреть успела?

– Ага. Так это, значит, твое.

– Да уж не чужое, – сказал он без всякой гордости, скорее устало. – Кажется, я чего-то удостоен, награжден и назван молодцом. Такие дела, Уелинка.

– А это ведь Макс, правда?

– Он самый. А Паша – вот он, красаве́ц, с гранатометом для пущей солидности, хотя никогда гранатометчиком не был. Случалось, что некоторые сугубо пехотные личности и в танк залезали, голову из люка выставляли. Мол, три танкиста, три веселых друга. Потом они посылали фотки девушкам и врали напропалую. Молодые были. – Он усмехнулся. – Один экземпляр опалил спичкой письмо со всех четырех с сторон, а оно было примерно такое: «Дорогая Маня! Пишу тебе из горящего танка, в лепешку раздавив перед тем две вражеских пушки. А третья меня таки достала, сволочь. Может, больше никогда и не увидимся, так что тебе на всякий случай мой прощальный привет. И помни, я к тебе всегда относился не так, как к другим. Теперь уж, наверное, бывший твой Ваня». Как-то так. Ты знаешь, эта дуреха поверила, совершенно не подумала, как это письмо из горящего танка могло попасть на почту. Потом она сама три письма командиру части накатала, умоляла его рассказать, как именно погиб в горящем танке ее героический Ванятка и не дадут ли ему теперь посмертно Героя России. В итоге получил этот экземпляр неделю гауптвахты за идиотские шутки, смущающие в тылу умы гражданских людей. – Алексей помрачнел и добавил: – Он, вообще-то, потом и правда погиб, не в танке, конечно, служил в обычной пехоте.

– А ведь дедушка мне говорил!.. – вырвалось у Оли.

– Что? – заинтересовался Алексей.

– Через неделю после дня рождения я у него была. Он и сказал: «Да твой парень, Олька, зуб даю, воевал». Я ему стала доказывать, что ты был поваром на финской границе, дура такая. – Оля сердито глянула на Алексея. – А он смеется. «Воевал-воевал, точно тебе говорю. И шрамы такие бывают от осколков, гранатных или мелких снарядных, и глаза у него… Я по ним как-то узнаю таких людей». Я ему тогда не поверила, а он, выходит, правильно определил.

– Старая школа, – с уважением сказал Алексей. – То-то он на меня порой как-то интересно поглядывал. Расколол меня товарищ младший сержант, надо же. Все-таки правильный у тебя дедушка, Уелинка. Уважаю!

– Я только сейчас вспомнила и сопоставила, – сказала Оля. – Там, на автобазе, они тебя назвали Рэмбо. Мне тогда показалось, что тебе это не понравилось.

– Ага. Засветили чуток. Это у меня позывной был такой. Типа клички. Макс – Гусар, Паша – Богатырь, а я сначала был Инженер, потом стал Рэмбо. Начальник отряда удружил, юморист был изрядный.

– А за что?

Алексей самую малость помолчал и неохотно признался:

– Я один раз ножик кинул и очень удачно попал в одного нехорошего человека. Как Рэмбо в которой-то серии. Армейский юмор.

– А потом они тебя никогда так уже не называли.

– Еще бы. Как только ты отошла, я им сказал, чтобы впредь ни-ни. Не может у повара быть позывной Рэмбо.

– Ты мне не рассказывал ничего.

– Да то ли случая не представилось, то ли времени не нашлось.

Оля сказала с легким сарказмом:

– Зато нашлось время байки плести о борделе на границе.

Алексей усмехнулся и проговорил:

– Знаешь, что самое смешное? Был бордель, в точности такой, как я тебе описывал. Меня тогда как раз на две недели отправили в Питер – типа курсов повышения квалификации. Так что своими глазами зрел. Понимаешь, эти козлы в конце концов заигрались. Притаранили третью люксовую девку, нарядили ее в пограничную форму всего-то навсего с парой фантазийных эмблем и знаков. Даже парадные погоны генерал-майора на нее нацепили, а они сплошь золотом шиты, если ты не знала. Ну, у каждого пограничного округа есть своя контрразведка. Узнали быстро. Командующий округом был мужик резкий и сердитый. Грохнул кулаком по столу, рявкнул: «Так это что, финики теперь думают, что могут наших погранцов трахать?» Врубил все свои связи и возможности. Не помогли бордельщикам ни крыша, ни отстегивание. Нашли какую-то прореху в документах, отобрали заведение. А чтобы они оттуда не ушли тихо-мирно, командующий туда отправил два взвода погранцов. Я тоже в карательный отряд попал. – Он рассмеялся непритворно весело. – Разнесли мы там все вдребезги и пополам. Забрали всю атрибутику, с девок мундиры содрали. Они к автобусу неслись, завернувшись в одеяла. Легонько наподдали еще паре фиников, когда они по пьяни стали возникать. Воспитывали мы их аккуратно, так, чтоб следов не осталось и международного конфликта не случилось. Ну и главному сутенеру тоже не свезло. Он парой-тройкой болевых точек наткнулся аккурат на наши рученьки. Да, вот что, Оля. Интересно мне, дедушка тебе что-нибудь о своей службе подробно рассказывал?

– А ты знаешь, нет, никогда и ничего. В восьмом классе нам к Дню Победы сочинение задали написать про живых родственников, которые воевали. У меня в Отечественную воевал только один прадедушка, он к тому времени уже умер, вот я и поехала к дедушке. Только он ничего и не рассказал. Дескать, мы стреляли, они стреляли, а потом прикатили «Грады» и так влепили, что на километр земля горела. Сочинение получилось коротенькое, мне тройку влепили. – Она взяла ту фотографию, где из песка торчали корявые кусты без листьев. – А это что, пустыня какая-то?