Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девочка старалась не смотреть, как ее приемные родители втыкают крошечные вилки в раковины улиток, извлекают большие студенистые комки, посыпанные петрушкой, жуют, улыбаются и глотают. Старалась не слышать, как хрустят лягушачьи лапки в мощных челюстях Малкольма.
Смотри-слушай-учись, смотри-слушай-учись.
Блюстоун протянул лягушачью лапку Грейс:
– Ты не обязана, но попробуй удивить себя. Тебе может понравиться.
Блейдс собралась с духом и откусила маленький кусочек. Ничего особенного, но вполне съедобно.
Надо сделать вид, что это и вправду маленькие цыплята. Нет, это слишком. Лучше представить, что это взрослые куры, которые просто не выросли из-за болезни или по другой причине.
Куры, у которых проблемы с гипофизом. Грейс узнала это из урока биологии две недели назад.
– Спасибо, Малкольм, – сказала она.
– Рад, что тебе понравилось.
В этом сне мне нравится все.
* * *
В четырнадцать с половиной лет Грейс считала этот красивый дом своим. Опасное чувство, но она ничего не могла с собой поделать, потому что жила тут дольше, чем в любом другом месте.
За исключением самого начала, но это не считается.
Иногда она позволяла себе воображать, что принадлежит Софи и Малкольму. Не так странно, как она читала в стихах. Более… цивилизованно.
Три месяца назад Грейс рискнула и позволила своим пальцам коснуться руки Софи, когда они поехала за покупками в «Сакс» в Беверли-Хиллз. Прикосновение длилось достаточно долго, и Мюллер, наверное, поняла его значение.
Женщина ласково сжала ее руку, и несколько секунд они шли, держась за руки, пока Грейс не занервничала, и Софи отпустила ее.
Потом, когда они заканчивали легкий ланч в кафе-кондитерской «Сакс», та погладила своими длинными, изящными пальцами щеку приемной дочери. И улыбнулась, словно от гордости.
Они пришли покупать бюстгальтер для Блейдс. Софи осталась снаружи примерочной, но сначала дала совет:
– Смотри, чтобы он хорошо сидел, дорогая. От этого многое зависит: либо надежная поддержка, либо боли в спине в моем возрасте.
Девочка поняла ее. Для такой стройной женщины, как Софи, ее грудь была слишком большой. У самой Грейс пока имелись всего лишь выпуклости, хотя соски стали в два раза больше.
– Логично. Спасибо, что учите меня, Софи, – сказала Блейдс.
– А кто же еще, дорогая? Мы, девочки, должны держаться вместе.
* * *
В пятнадцать у Грейс под мышками выросли пучки мягких светлых волос, а внизу живота – рыжеватый треугольник, в который она запускала пальцы каждую ночь, чтобы возбудить себя перед мастурбацией. Светлый пушок на лодыжках был почти невидим, но Софи все равно показала, как сбривать его, не порезавшись.
– Каждый раз бери новое одноразовое лезвие, но сначала нанеси вот это. – Она протянула девушке стеклянную бутылочку с золотистым лосьоном; на этикетке было что-то написано по-французски. – В составе есть алоэ, такое колючее растение, которое выглядит невзрачно, но имеет много полезных свойств.
Грейс знала об алоэ, как и о других растениях. Теперь материалы для ее домашних занятий соответствовали уровню колледжа – как минимум, – и Малкольм объявил, что ее словарный запас «удивительно богат, как у соискателя докторской степени в хорошем университете, я не шучу». Ее мозг легко усваивал все, за исключением математики, но Блейдс очень старалась, чтобы овладеть и этим предметом.
Таков был ее мир: они трое, иногда Рэнсом Гарденер, еще реже Майк Либер.
И в основном занятия.
Однажды, в самом начале, Малкольм и Софи спросили приемную дочь, не желает ли она общаться с другими детьми. Грейс решила быть честной.
– Мне бы не хотелось, – ответила она, и когда через несколько месяцев они повторили этот вопрос, ответ был таким же. Больше к этой теме не возвращались.
Затем…
Это произошло в воскресенье. Блейдс было пятнадцать лет и два месяца.
Блюстоун собирал граблями листья на заднем дворе, а его жена просматривала стопку журналов, сидя в тени гигантской айвы в глубине сада. Грейс наслаждалась одиночеством, растянувшись в шезлонге. Она читала статью Коулмана об анормальной психологии и пыталась распределить знакомых людей по разным диагностическим категориям.
Внезапно Малкольм отложил грабли, а Софи перестала читать. Они переглянулись и подошли к ней. Словно пара великанов, собиравшихся напасть.
– Дорогая, – сказала Софи. – Уделишь нам минутку?
Грейс почувствовала, как внутри у нее все сжалось, – весь желудочно-кишечный тракт. Она изучала анатомию и могла представить себе внутренние органы.
– Конечно, – ответила девушка, удивляясь, как спокойно звучит ее голос.
А может, и не удивлялась, потому что Малкольм и Софи явно смущались, а когда у взрослых такой вид, это плохой признак.
Прекурсор.
– Пойдемте в дом, – сказала Софи, и это прозвучало подтверждением. Случится нечто ужасное. Блейдс удивлялась и в то же время не удивлялась – жизненные разочарования предсказать невозможно.
Мюллер взяла Грейс за руку, и хотя ладонь девушки была липкой от пота, не отпускала ее, пока они не пришли на кухню.
– Я бы выпила лимонаду, – не слишком убедительно объяснила Блейдс.
Малкольм шел за ними, и вид у него был смущенный. Озабоченный – и это пугало.
– Лимонад и имбирные пряники, – сказал он. – И к черту лишний вес.
Хозяйка дома выставила на стол лимонад и три вида пряников. Блюстоун тут же умял две штуки. Жена посмотрела на него, вскинув бровь, и подвинула тарелку Грейс.
– Нет, спасибо. – Теперь голос девушки дрожал сильнее, чем внутренности.
– Что-то не так, дорогая? – спросила Софи.
– Нет, – отозвалась Блейдс.
– У нас чувствительные антенны, Грейс. – Приемный отец назвал ее по имени, и это было по-настоящему плохо.
Они ее вышвыривают. Чем она провинилась? Куда ее отправят?
Девушка расплакалась.
Оба они подались к ней и схватили ее за руки.
– Что случилось, милая? – спросила Софи.
Блейдс ничего не могла поделать с потоками слез, лившихся из ее глаз. Она себя не контролировала. Как психопаты в книгах по психологии, которые приносил ей Малкольм.
– Грейс? – Софи погладила ее по руке. – Нет никакой причины расстраиваться. На самом деле…
Слезы остановились, и вместо них из девушки посыпались слова, как будто кто-то перевернул ее вверх ногами и встряхнул.
– Я не хочу уезжать!
Синие глаза Софи за стеклами очков стали огромными.