Эти господа думают, что я увлекаюсь Кассаньяком. Поэтому они не находят ничего лучшего, как злословить о нем в моем присутствии.

Кассаньяк сказал правду: его не было вчера в палате, а сегодня он уехал вечером.

Результатом этого заседания для меня было… еще большее обожание Рима…

27 ноября Сегодня утром графиня передала мне, что молодой Л. приходил к ней вчера в 11 часов вечера. Он сказал ей, что влюблен в меня, что она, графиня, сделала его несчастным, дав ему возможность увидеть меня.

Я рассказала, что получила приглашение от баронессы и попросила у нее совета, должна ли я принять это приглашение, зная, что встречусь там с г-ном Л.

– Поймите, – прибавила я, – что мне тяжело сознавать все то, что вы только что сообщили мне. Неразделенная любовь создает только врагов. Я совсем не хочу, чтобы в меня влюблялись. Я, со своей стороны, могу предложить только свою искреннюю дружбу.

– Все это прекрасно, дорогая моя, – ответила графиня. – Но я советую вам не пренебрегать такими знакомствами… Они дадут вам много связей всякого рода, и кто знает?.. Может быть, сегодня, на вечере у баронессы, вы зароните семя, а возвратясь в Париж, увидите уже выросшее дерево. Этот молодой человек представляет блестящую партию даже для вас. Во всяком случае, и положение, и связи Л. таковы, что пренебрегать знакомством с ними, повторяю, не следует.

– Вы правы. В таком случае я пойду к баронессе, но в этом же платье и шляпе.

Все прошло спокойно и с неподражаемым величием.

Гостиная была ярко освещена. Баронесса, в роскошном туалете, с прекрасным, молодым лицом, обрамленным белыми волосами, походила на портрет кисти какого-нибудь старинного мастера. Барон позировал, как всегда, и держал себя так, как будто у него 100 000 франков годового дохода.

Бедный человек! Он никак не может свыкнуться с мыслью о своей бедности. Он сохранил важный вид и привычки прежнего времени, когда был еще окружен роскошью.

В девять часов вечера в гостиную вошел молодой Л. Он медленно поцеловал руку сначала у баронессы, затем у ее сестры и у графини В.

Все эти напудренные головы и платья со шлейфами казались привидениями прошлого века. Скоро принесли стол, и некоторые из гостей уселись за вист. Все вокруг торжественно смолкло.

Со вчерашнего дня мне все кажется, что я играю какую-то комедию.

Поймите, ведь это выходят официальные смотрины!..

Я наблюдала весь вечер за Л. К сожалению, мои наблюдения ни в чем не изменили моего первого впечатления. Говорю «к сожалению», во-первых, потому, что именно его положение в свете вполне соответствовало бы моим желаниям, а во-вторых, потому, что я, со своей стороны, вполне отвечала бы его желаниям.

Но антипатии, как и симпатии, не зависят от нас. Мы не властны в наших чувствах.

Я беседовала спокойно и сдержанно, умно и грациозно. Это, однако, не мешало им в то же время восторгаться моим энергичным, решительным видом.

– Она не повышает голоса, – говорили они, – не меняет ни позы, ни жестов даже тогда, когда ей приходится высказывать самые серьезные и самые необыкновенные суждения.

Без малейшего видимого усилия я успела показать, что много читала и занималась. Заговорили о браке. Молодой Л. стал излагать довольно странные теории…

– Влюбляться можно сколько угодно, но жениться… Я, например, женюсь только на девушке, у которой будет хорошее состояние. Само собой разумеется, она обязательно должна быть хороша собой и умна, должна мне понравиться. Но состояние, безусловно, необходимо. Не могу же я, один из самых видных представителей своей страны, жениться на бедной девушке. Это было бы прямо святотатством.

Согласитесь, что это уж слишком сильно сказано. Баронесса обменялась со мной взглядом и сухо произнесла:

– Всем иностранкам это хорошо известно, поэтому-то они и составили себе очень дурное мнение о французах. Они убеждены, что французы женятся исключительно ради денег.

…Я сказала ему то же самое не далее как вчера. Оказывается, мое предположение вполне подтвердилось. Это казалось мне чрезвычайно странным, а между тем ведь так оно, в сущности, и должно быть. Мне дают имя, положение, блестящие связи с самыми видными фамилиями Франции и не менее блестящую карьеру. В обмен за это от меня требуют ума и денег. Такая коммерческая сделка вполне в порядке вещей. И не будь этот человек так антипатичен мне, я согласилась бы на такую сделку. Если бы дело шло только о его наружности, еще можно было бы столковаться. Но мне внушает отвращение его сухой, грубый, корыстолюбивый характер. Меня отталкивает его упорство и честолюбие, прикрытое тройным слоем светского лоска.

Да, он принадлежит к категории людей, у которых только и имеется один внешний лоск. Несмотря на изысканность и любезность, несмотря на милое и мягкое обращение, он должен быть человеком черствым, неприятным и злым.

Речь зашла о ясновидящем Алексее. Я как-то вскользь заметила:

– Он предсказал мне, что я никогда не буду счастлива.

– Это потому, – сказал де Л., – что, когда счастье явится к вам, вы оттолкнете его с тем же самым беспечным и спокойным видом, который мне в вас уже знаком.

Он сказал мне в тот вечер еще многое другое и делал при этом довольно прозрачные намеки: он знал, что я предупреждена о его намерениях. Так, когда я сказала, что не люблю республиканской Франции и хочу уехать отсюда, он ответил:

– В таком случае вам следует, наоборот, оставаться здесь, чтобы изгнать из Франции эту республику.

– Что же я могла бы сделать? Конечно, я употребила бы все свои силы, если бы могла оказаться полезной, но…

– Вы могли бы многое сделать. Но для этого необходимо одно условие.

– Какое? Что именно?

– Этого я вам не скажу.

Надо было слышать, как он произнес эту фразу! А тон ведь делает музыку!

Когда в сотый раз заговорили о моем «твердом характере», я почувствовала порядочную досаду. Не желая выдать себя взглядом или жестом, я произнесла спокойно и настолько громко, чтобы все слышали:

– Мне кажется, что нельзя честно прожить жизнь без некоторой твердости характера.

Эти слова произвели такое впечатление, словно все кресла, где сидели гости, оказались внезапно утыканными булавками.

– О, как это справедливо! – раздалось со всех сторон.

– Вы романтик? – спросил Л.

– Что вы понимаете под этим? Ведь есть тысяча видов романтизма.

– В присутствии такого ума приходится признать себя наперед побежденным, – лицемерно, а быть может, и искренне сказал молодой человек.

Затем последовали восклицания вроде:

– Неслыханно! Чудесно! – И т. д. и т. д.

Глупцы! Они думают, что имеют дело с богатой иностранкой, тщеславной, упрямой, которой легко вскружить голову… Они напали на Кассаньяка, называя его прекрасным, несравненным Паоло. Да, Паоло – страшилище черни, человек, всегда имеющий при себе кастет и пистолеты. В его отеле действительно устроено такое зеркало, с помощью которого он видит всех, кто приходит к нему, устроена и акустическая труба, в которую он дает вам знать, что его нет дома. А вы, жалкие кретины, как смеете вы сравнивать себя с ним? Как смеете вы выставлять его в смешном виде, притворяясь, будто поете ему дифирамбы?