— Жить будешь в Петергофе в Монплезире!

— Но в моих покоях моя мебель…

— Мне твоя мебель не нужна! Ты слышала? Не нужна! — И вдруг объявил: — Дядя Георг Голштинский приезжает!

Как в эту минуту Екатерина порадовалась, что уже родила… Георг давным-давно был в нее влюблен, именно с Георгом Фрикен узнала, что такое первый поцелуй. Если честно, то видеть кого-либо из родственников ей вовсе не хотелось, слишком откровенно унижал ее муж. Она не знала, что дядя в нужный момент сумеет ее спасти…

Екатерина из тех женщин, которых беременность и роды красят. У нее не выпадали волосы. Не крошились зубы, не темнела кожа… А уж после родов она обычно немыслимо хорошела. Так и в этот раз, тем более обошлось без осложнений. И Шкурин сообщал, что малыш чувствует себя хорошо.

Примчавшийся в Петергоф Орлов радовался, как дитя:

— Катиш, ты стала просто красавицей!

— А была?

— Я так соскучился…

Она отвела его руку:

— Нельзя, Гриша, пока нельзя… Еще раз скрыть беременность мне не удастся.

Как ни был взбалмошен Григорий, опасность понял даже он, только вздохнул:

— Долго?

Она пожала плечами.

— Катя, давай мы его сбросим?

— Вокруг императора полно войск, он собирает армию ради возвращения себе Шлезвига. Не время.

— Ждать, ждать, ждать! Терпеть не могу ждать!

Екатерине очень хотелось сказать, что это главное, чем она до сих пор занималась, вдруг подумалось, что Орлов может быть прав, как бы не оказалось поздно… Но пока нужны были деньги, а получить их можно только у иностранцев, свои, русские, не дадут, побоятся.

У кого? Попыталась намекнуть французам, но посланник Людовика XV барон де Бретель оказался нерешителен, к тому же он не верил в ее решимость и удачу заговора, в котором участвовали такие бузотеры, как Орловы… Англичане были понятливей, нужные деньги нашлись. В результате у Екатерины появилась симпатия к англичанам и неприязнь к французам, которые еще долго будут сказываться. Через много лет она сумеет переступить через прошлые обиды, и французский посланник Сегюр будет одним из ее лучших друзей.

Георг Голштинский был всячески обласкан императором России Петром III, но более всего его впечатлила, конечно, императрица, вернее, отношения между супругами.

— Фрикен… ты так изменилась!

В глазах бывшего возлюбленного восторг, тоненькая девочка, едва-едва во времена его влюбленности переходившая из состояния тощего гусенка в женское обличье, превратилась в настоящую красавицу. Конечно, были женщины и красивее лицом, и тоньше в талии, но цветущий вид Екатерины столь контрастировал с болезненным видом ее супруга, что Георг даже поразился. А уж о фаворитке и говорить не стоило. Как мог Петер предпочесть своей красавице и умнице жене эту грубую, отвратительную бабу?! Конечно, сердцу не прикажешь, любят и уродов, но когда рядом столько красавиц…

Еще непонятней стало, когда он увидел отношения между супругами. Петер все время норовил оскорбить, унизить жену, а та спокойно выносила все его безобразные действия. Георг сразу понял, под чью дудку пляшет император, и просто не мог придумать, как помочь племяннице.

Его помощь совершенно неожиданно пришлась кстати.

9 июня 1762 года император давал большой обед на четыреста персон в честь подписания договора с Пруссией. Этот договор для русских был настоящей пощечиной, они одержали несколько блестящих побед над прусскими войсками, а император одним росчерком пера отдал все завоевания обратно Фридриху! И вокруг него самого сплошь голштинцы, русские на вторых ролях, принижены и унижены. Особенно досталось, как всегда, Екатерине.

Ей очень не хотелось быть на этом пиру, словно что-то чувствовала. Хотя тут и особого предчувствия не нужно, ни дня без оскорблений! Она старалась держаться в стороне, не попадаться на глаза императору, была вежлива, предупредительна… Когда Петр удивился смене черного платья на нарядное, присела в глубоком поклоне:

— Я учла ваши пожелания, Ваше Величество.

Это тоже было крайне оскорбительно, ведь рядом с Петром, как всегда, Лизка Воронцова, да еще и с орденом Святой Екатерины на груди! Получалось, что кланялась не только императору, но и ей. Лизка стояла подбоченясь, нагло разглядывала наряд своей государыни… Но разве сейчас можно сказать, кто из них государыня?

Григорий Орлов бесился:

— К себе не подпускаешь, урода скинуть не даешь! Сколько ждать будем?

Он был прав и не прав одновременно. К себе не подпускала, боясь новой беременности, горячо обнимала, целовала, умоляя:

— Потерпи, Гриша, потерпи…

И против Петра выступать тоже не давала, не было столько сил, чтобы скинуть императора. Как ни обнадеживала Дашкова, как ни торопил, ярясь, Орлов, Екатерина прекрасно понимала, что пара гвардейских полков против силы самого Петра — это ничто. Не потому, что Петр силен или популярен, а потому, что у него армия.

— Потерпи, Гриша…

И сама терпела…

По случаю заключения договора с Пруссией Петербург убран точно в большой праздник — всюду флаги, бумажные фонарики и горящие сальные плошки, необходимости в которых не было никакой, потому как белые ночи… В Летнем саду и Екатерингофе гуляния… на улицах полковые оркестры и певцы…

Император желал, чтобы Россия праздновала. Праздновал только Петербург, да и то не слишком понимая, что именно. Русская армия была в возмущении, пруссаков побили, а император все отдал обратно. Ладно бы за выкуп или с почестями, так ведь просто так, из собственной дури. И над всеми свою немчуру поставил.

Манифест о дворянской вольности ничего, по сути, не изменил, потому как дворяне и раньше уходили в отставку по своему желанию в любое время и возвращались на службу, если бывала надобность или желание, а засилье голштинцев становилось все явственней.

Из Киля прибыли многочисленные родственники Петра, которым тут же были розданы доходные должности, из ссылки возвратились Миних, Остерман… немцы, немцы, немцы… казалось, немцы теперь повсюду. Втайне, только меж собой, хотя Тайная канцелярия больше не существовала, начали роптать: что же, русским теперь в полном подчинении у немчуры ходить? Так, глядишь, император-немец и вовсе Россию под Фридриха поставит.

Никто, в том числе и сам Петр, не сомневался, что так и будет. Фридрих повысил российского императора в должности в своей армии, и теперь Петр был вполне готов по единому движению брови обожаемого им Фридриха отправить русские полки куда угодно, хоть на Данию, хоть на турков!

В Большом зале огромнейших размеров стол, при котором от одного конца до другого привычно не слышно. Во главе император Петр Федорович, за его креслом дежурный генерал-адъютант Андрей Васильевич Гудович. Напротив вдалеке, как и полагалось по чину, императрица Екатерина Алексеевна, за ее спиной дежурный граф Сергей Александрович Строганов. Подле Петра почетный гость прусский барон Гольц, виновник торжества, и принц Георг Голштинский, как напоминание всем, откуда сам государь.