— Конечно. Конечно. Может быть, ничего и не потребуется.

Майкл Скалли выглядел так, словно с него сняли тяжелый груз, глубокие морщины на лбу, казалось, разгладились, хотя неизвестно было, подействовало болеутоляющее или то, что он снял с себя это бремя.

— Благодарю вас, — сказал он, закрыв глаза и погрузившись обратно в мягкое кресло. Он выглядел очень хрупким и больным, и Нора ощутила потребность взять его руку и хоть как-то ободрить и утешить. Но, дотянувшись до него, она осознала, что Майкл Скалли заснул, и она отдернула руку, не желая тревожить его отдых.

Рейчел Бриско проснулась от хлопанья крыльев большой птицы, пролетевшей всего лишь в нескольких футах над ее головой. Она открыла глаза и на мгновение ощутила, словно земля под ней ускользала прочь, но это просто облака двигались через все более глубокую синеву ночного неба. Она так долго боролась со сном, старалась не закрывать глаза, чтобы не подпускать к себе ужасное видение, которое все еще билось у нее в голове. И была ли та дремота, от которой она только что проснулась, настоящим сном или одной из тех таинственных отлучек, пустым местом, дырой во времени? Она не осознавала, как давно она бродила в этих зарослях или даже как она пришла сюда. Она увидела полицейских, которые что-то искали, и убежала как можно дальше в другом направлении.

Она не смела ни с кем связываться, пока не смела — вдруг бы они услышали изменение в ее голосе и увидели в ее глазах, что она была способна пролить чью-то кровь, забрать жизнь.

В беспокойном сне ей привиделось огромное насекомое, плоские глаза которого лишь отражали то, что они видят, а нижние челюсти шевелились. Эта тварь добралась до нее, и она открыла рот, чтобы заговорить или закричать, но вырвались у нее не слова и не какой-то другой звук, а теплый поток крови. От воспоминания о сне ей сделалось нехорошо. Она ощущала во рту вкус крови. Или это не был сон? Граница между реальностью и сном размылась за последние два дня, с тех пор, как она оказалась возле тела Урсулы и испачкалась в запекшейся крови.

Рейчел лежала у изгороди в густой траве, а кусты ежевики вздымались неправильной решетчатой аркой у нее над головой. Она зарылась сюда как животное, и все же она не помнила, как пришла сюда. Она смутно помнила о панике, о том, как она обыскивала границы поля — было ли это вот это поле? — ища выход. И еще усталость, она устала от шума, в ее голове не прекращался металлический шум. Лязгающий шум, раз, два, три. Всегда три. Сколько времени она была здесь? Сколько дней? Время здесь казалось резиновым, оно словно растягивалось и сжималось по желанию.

Длинные канавы сверкали серебром в лунном свете на фоне черного торфа. Во рту у Рейчел пересохло, но она не смела выбраться из убежища попить. Все равно пить эту воду было небезопасно. Временами она была уверена, что ее преследуют. Несколько раз она поворачивала назад, но никого не находила там, где была уверена, что кто-то есть. Рейчел не представляла себе, как далеко она зашла, но короткие ночи были помехой, она недалеко могла уйти до того, как опять рассветет. Она прижалась лицом к мокрой траве и попробовала росу, ощущая не голод, а лишь неутолимую жажду.

Поле было на небольшом склоне, и с него она могла видеть все болото, которое ей придется пройти, чтобы добраться до канала. По каналу можно было дойти пешком до Дублина. Эта мысль возникла у Рейчел из ниоткуда, но она помогала ей держаться, когда все вокруг рассыпалось и разваливалось. Ночные шумы животных, звуки, которые много дней были ее единственным утешением, теперь стали казаться зловещи ми. Рейчел услышала шорох в траве лишь в нескольких дюймах от своей головы и. повернувшись, обнаружила барсука, который скалил на нее зубы. В его черных глазах отражалась ущербная луна. Она отползла назад, представляя, как эти острые словно бритва зубы впиваются в ее плоть; ее одежда и волосы цеплялись за ежевику. От крови нельзя было скрыться. Кровь будет преследовать ее, искать ее, наказывать ее.

Рейчел видела камнеподобные фигуры спящего скота в поле, немногие звезды, уже появляющиеся в темнеющем ночном небе. Если она останется здесь, виноград и ежевика прорастут через нее, привяжут за ночь к земле. Она никогда не убежит. Образы и звуки блуждали по ее сознанию, глаза отца, преисполненные раскаяния. Слишком поздно. И лязганье, металл о металл, никакой тишины и жгучая боль в глазах. Рейчел собралась с силами, чтобы переставлять одну ногу перед другой, считая каждый шаг, громче и громче, давление нарастало, боль слепила, громче, когда она закрывала глаза, даже громче.

Внезапно перед ней появился забор пастбища. Опять она гадала, сколько времени была в ловушке, а теперь вот забор. Мгновение постояв тихо, она почувствовала, как в ней собирается темнота, толкая ее вперед. Она ощутила ее присутствие, как прикосновение ветра, знала, что эта темнота пробирается ей в голову, просачивается в грудь. Скоро вовсе не останется дневного света, лишь темнота и шум. Рейчел перелезла через забор и побежала к пустой темноте Лугнабронского болота.

Она пыталась перестать думать о барабанной дроби, бившей у нее в голове, но эта дробь не оставляла ее ни днем, ни ночью, даже во сне этот шум преследовал Рейчел то как легкое треньканье, то как оглушающий грохот. Всегда один и тот же ритм. Раз, два, три. Раз, два, три. Она боялась, что мысли выбьются этой дробью у нее из головы.

У нее оставалась только одна цель — добраться домой, назад в Дублин, каким угодно способом. Теперь она совсем не смела закрывать глаза; ей придется продолжать двигаться, продолжать прятаться, чтобы они ее не нашли. Она дойдет до Дублина, если придется, она найдет дорогу. Главное — не попадаться никому на глаза.

Когда бы она ни закрывала глаза, все возвращалось — кровь, забрызганные стены. Даже держа глаза открытыми, она иногда видела это и снова слышала шум в голове. Она не этого хотела. Но когда Рейчел открыла глаза и увидела весь тот ужас, то выронила нож и убежала. Она посмотрела на свои мокрые руки, ожидая, что они все еще покрыты кровью. Ей казалось, что знание о смерти может вытечь из нее, она представляла себе, как кровь начнет сочиться из ее пор как пот.

Из своего укрытия на вершине холма Рейчел видела, как канал прорезает болото, прямой как дорога, нить в сердце Дублина. Он поведет ее, если она только сможет добраться дотуда. Между ней и берегом канала лежало огромное пространство болота и дрожащее тело воды. Лугнаброн, озеро скорби. Ей придется пройти этот путь. Каждый раз, закрывая глаза, она видела это: кровь, а затем нависающую маску, лицо насекомого, дребезжащее дыхание, посылающее панический озноб в ее вены.

Канавы были глубже и чернее ночи, и Рейчел постоянно казалось, что из них выскочит нечто и погонится за ней. Заяц, напуганный ее внезапным движением, зигзагами вылетел из зарослей камыша и пронесся так близко от нее, что она потеряла равновесие и рухнула в темную наполненную водой канаву. Она сильно ударилась коленом; она ощутила, как сустав щелкнул, когда она приземлилась, и в бедре стрельнула острая боль.

Она резко вдохнула и закусила губу, чтобы удержаться от крика. Несколько мгновений она лежала неподвижно, скованная разрывающей болью в ноге, а затем поползла наверх, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы выбраться из мутной воды и избавиться от лязгающей какофонии, которая становилась все громче и шумнее, пока не заглушила все другие звуки. Раз, два, три. Раз, два, три… Шум стал таким громким, что она едва ощутила удар, проломивший ей череп.