Когда племя вышло из воды, лица у всех стали умиротворенными, будто они увидели нечто, что поможет им прожить этот день, будто их опалило пламя. Джон выступил из кустов и, стараясь говорить правильно, обратился к мужу Сакаханны на языке повхатанов.

— Я готов, — сказал он.

Мужчина оглядел его с ног до головы. Джон был одет как воин — в рубаху из оленьей шкуры и фартук из того же материала. Он научился ходить без сапог, и на ногах у него были мокасины, как у всех повхатанов, хотя его ноги никогда не станут такими твердыми, как у людей, с детства бегавших по камням, перебиравшихся через реки и взбиравшихся по скалам босиком. Джон больше не был исхудавшим от голода. Он был поджарый и закаленный, как гончая.

Муж Сакаханны ухмыльнулся, глядя на Джона.

— Готов? — спросил он его на своем языке.

— Готов, — ответил Джон, услышав вызов.

Но сначала каждый мужчина должен был проверить свое оружие, сыновья и дочери то и дело бегали, чтобы принести лишние наконечники для стрел и копья, новые тетивы для луков. Потом какая-нибудь из женщин бежала за ними следом и несла своему мужу кусок вяленого мяса, который забыла дать ему с собой.

Прошел целый час после рассвета, когда наконец отряд охотников выступил из деревни. Джон подавил самодовольство, наблюдая за этими, по его мнению, неэффективными задержками. Но он постарался сохранить серьезность на лице, когда они трусцой пробежали мимо женщин, направляясь в поля. Послышались свистки и улюлюканье, выражавшие восторг при виде быстрого бега мужчин и Джона, державшегося в хвосте процессии.

— А он неплохо бежит для белого, — справедливости ради заметила одна из женщин.

Сакаханна повернула голову и посмотрела им вслед, чтобы показать, что до этого она вовсе даже не смотрела и ничего не заметила.

Джон не позволил себе усмешку удовлетворения. Жир сошел с него во время голодовки в лесах, а жизнь в индейской деревне была, по сути, тяжелой работой. Он вечно бегал с поручениями с полей в деревню или помогал женщинам в их нелегкой работе по расчистке земли. Еда, которую ему давали, шла исключительно на строительство мускулов. И Джон знал, что, хотя в этом году ему должно было исполниться тридцать пять, он никогда еще не был здоровее. Аттон, наверное, думает, что он выпадет из линии воинов, задыхаясь и хватая воздух ртом уже после первых десяти минут. Но он очень ошибется.

Первые десять минут были позади, Джон начал задыхаться и бороться с желанием выйти из рядов. И дело было даже не в том, что они бежали слишком быстро. Джон легко мог обогнать их. Именно размеренность их бега была такой выматывающей. Это был и не бег, и не ходьба, это была ходьба на носочках, быстрая ходьба, никогда не переходящая в настоящий бег. При такой ходьбе сразу уставали икроножные мышцы и подъем стопы. Изнуренное, истекающее потом тело англичанина, его измученные легкие, лицо и грудь страдали, пока он пытался то бежать, то идти, и все время оказывалось, что он выбивается из ритма.

Но он не сдавался. Джон решил, что скорее умрет на тропе, поспевая за воинами повхатанов, чем вернется в деревню, где единственное, что он сможет сказать, это то, что он даже не увидел оленя, которого пообещал убить, потому что запыхался и слишком устал от прогулки по лесу.

Прошло еще десять минут, потом еще десять невыносимых минут, пока цепочка воинов танцевала по тропе, следуя друг за другом и ступая в след друг другу так точно, что любой, прошедший после них, подумал бы, что преследует всего одного человека. За ними шел Джон, делая два шага там, где они ступали всего один раз, потом полтора шага, потом бежал несколько шагов, а потом возвращался к ходьбе.

Вдруг они остановились. Пальцы Аттона, прижатые к боку, слегка растопырились. Другого сигнала не понадобилось. Пальцы раскрылись и сомкнулись дважды: олени, стадо. Он поднял указательный палец и мизинец: со взрослым оленем-самцом.

Аттон смерил взглядом всю цепочку охотников, и медленно, одна за другой, все наполовину выбритые головы обернулись посмотреть на Джона. На лице Аттона появилась вежливая улыбка, отразившаяся на лицах всех остальных. Вот стадо, вот большой олень. Это охота Джона. Как он предполагает все организовать, чтобы они убили одного, а лучше трех оленей?

Джон осмотрелся. Иногда охотники поджигали лес и гнали стадо оленей в засаду. Еще большее искусство требовалось охотнику, чтобы загнать оленя в одиночку. Аттон славился среди племени своим искусством мимикрии. Он мог накинуть оленью шкуру на плечи, привязать пару рогов к голове и подобраться к животному так близко, что мог встать рядом и буквально закинуть руку ему на шею и перерезать горло, пока олень пасся. Джон знал, что этот опыт ему не пригодится. Требовалось сначала загнать оленя и лишь потом убить.

Они были недалеко от заброшенного поселения белых. Какое-то время тому назад здесь стоял дом у реки, а теперь олени паслись на поле, где посреди травы все еще прорастала кукуруза. Там, где когда-то был дом, валялась целая куча пиленого леса. На берегу виднелись остатки причала, где раньше останавливался табачный корабль. Все это годами лежало в руинах. Причал на деревянных стойках погрузился в предательскую речную грязь и теперь представлял собой скользкий спуск в реку. Джон посмотрел на расположение земли и без всякой видимой причины вспомнил о том, как отец рассказывал ему об отступлении английских солдат на Иль-де-Ре по дороге через болото, как французы преследовали англичан и гнали их по деревянному настилу через трясину, как забивали их насмерть прямо в воде, когда стал подниматься прилив.

Он кивнул, изображая уверенность в том, что у него есть план, как будто в голове у него было что-то большее, нежели видение того, что когда-то видел его отец, хотя в данный момент ему отчаянно нужно было что-то такое, что он мог сделать сам.

Аттон одобрительно улыбнулся и поднял брови, изображая интерес и оптимизм.

Он ждал.

Все они ждали, что сделает Джон. Это была его охота. Это было его оленье стадо. Они были его воинами. Как распорядиться ими всеми?

Чувствуя себя дураком, но упорствуя, несмотря на чувство полной некомпетентности, Джон приказал одному индейцу встать позади стада, другому — сбоку. Он сложил руки в виде чаши: они должны окружить стадо и погнать его вперед. Он показал на реку, на затонувший пирс. Они должны гнать оленей в этом направлении.

Сохраняя, как дерзкие школьники, полное безразличие на лицах, мужчины кивнули. Да, пожалуйста, если он так хочет. Они согласны окружить стадо. Никто не посоветовал Джону проверить направление ветра, подумать о том, как охотники доберутся до своих заданных мест все одновременно, как расставить их таким образом, чтобы каждый добрался до своего места как раз тогда, когда все остальные тоже будут готовы. Это была охота Джона, и он должен был провалиться совершенно самостоятельно, без помощи и без помех.

Но ему, как часто бывает с новичками, повезло. Как только охотники начали продвигаться к указанным местам, пошел дождь, тяжелые капли убили запахи и спрятали шум передвижения охотников по лесу вокруг поляны. А они все-таки были искусными охотниками и не могли таить свое искусство. Они не могли двигаться шумно или неосторожно, окружая оленье стадо, даже если бы захотели. Так прочно укоренилось то, чему их обучали с детства.