– Долго я? – спросил его Спартак.

– Да не знаю, я сам задремал, – отмахнулсяВиктор. – Судя по тому, что уже темно, а выехали мы с утра, наверное,где-то между Москвой и Бологое... Может, после станции воды принесут, – снадеждой добавил он.

Состав дернулся и вновь стал набирать ход, в окне поплылиогни редких станционных фонарей. Спустя некоторое время показался конвоир, нетот, что раздавал хлеб и воблу, – другой, с погонами ефрейтора. Вотчудо-то! – в одной пятерне он сжимал ручки нескольких мятых алюминиевыхкружек, а в другой держал ведро с водой.

– Так, граждане осужденные, – скучающе произнесефрейтор, – быстро по одному к решетке на водопой. Кто пропустит, пусть потомне жалуется, ночью дрыхнуть надо, а не сейчас. Вишь, бля, разнежились!Совесть-то спать не мешает?

Вновь первыми отоварились блатные. На этот раз Спартакпромолчал, тем более что те наглеть не пытались, взяли по кружке, причем водунаверх снова подавал тот же урка. Вслед за блатарями получили свою порцию иостальные. Ефрейтор пошел дальше, его голос, повторявший те же слова,послышался у соседней камеры.

Спартак достал припрятанную с «обеда» воблу, впился в неезубами... Точнее, попытался впиться. Вобла была твердой как камень и соленой дотошноты. Виктор оказался прав на сто кругов – действительно, пить захотелосьтут же и зверски. И мутная вода в кружке, за версту отдающая ржавчиной,показалась напитком повкуснее «Лагидзе». Впрочем, и соленая вобла, и горькаявода закончились весьма быстро. Опять послышались шаги конвоира: давешнийефрейтор собирал кружки. Зеки торопливо допивали.

– Начальник, хрычку-то можно затянуть? – донесся голосс полки блатных.

– Ладно, курите, ежели кто хочет, – обернувшись, сказалефрейтор. – Только толпой дымите, по одному потом не дам.

По камере пронеслось оживление, пассажиры купейного вагона срешетками полезли в мешки, доставая кисеты и листки бумаги, торопливосворачивали самокрутки. Те же, кто подобным богатством не обладал, с жадностьювтягивали носом воздух и наблюдали за счастливчиками, которые, как заметилСпартак, делиться с соседями отнюдь не торопились. Порывшись в своем «сидоре»,он достал кисет, свернул цигарку и, мгновение поколебавшись, протянул кисетФедору. И подумал грустно: «Эх, Федя, знал бы ты, чей табачок куришь...»

Федор торопливо, но ловко, не просыпав ни крошкидрагоценного табака, свернул папироску.

– Так по куреву соскучился, спасу нет! Мой-то запасец передотправкой эти гады вертухаи отобрали, чтоб им пусто было...

Ефрейтор сквозь решетку от самодельной бензиновой зажигалкидал прикурить одному сидельцу, остальные по очереди прикуривали друг у друга.Камеру заволокли клубы терпкого дыма. Папироска закончилась еще быстрее, чемвобла с водой. Обжигая пальцы, Спартак затушил микроскопический окурок ипоискал глазами, куда бы его выбросить. Остальные бросали окурки на пол, ноСпартак, мигом вспомнив Марселя, не поленился, дошел до окошечка и щелчкомотправил свой в ночь. И, возвращаясь на место, перехватил цепкий взглядглавного уркагана.

Из соседней камеры послышался вопль:

– Часовой, на оправку веди!

Чуть погодя – еще один вопль. И еще. Как заезженнаяпластинка.

Мимо купе Спартака неторопливо прошаркал конвоир, что-тобормоча под нос, потом заскрежетал отпираемый замок, заскрипела открываемаядверь.

– Лицом к стене, руки за спину! Зассыха...

Вновь лязг двери, клацанье замка, приказ: «Пошел вперед!»

«А ведь и мне придется так же», – подумал Спартак.Стемнело окончательно, в коридоре зажглись тусклые зарешеченные плафоны.Разговоры, и без того не слишком-то оживленные, вновь стихли, и постепеннокамера погрузилась в тревожный сон, перемежаемый покашливанием.

Поезд летел сквозь ночь на север, изредка останавливаясь накрошечных станциях, чтобы пропустить воинские эшелоны, мчащиеся на запад. Покоридору, без всякой системы и графика, время от времени проходили охранники.Стучали колеса, размеренно позвякивала какая-то незакрепленная хреновинка втамбуре.

Приспичило Спартаку лишь под утро, когда лампы уже не горели.Помявшись, он повторил памятный со вчерашнего вечера ритуал вызова конвоя. Ивсе повторилось – заявился ефрейтор, Спартак, заложив руки за спину и глядя встену, стоял смирно, пока тот возился с замком и откатывал дверь, затем вышел вкоридор, вновь встал лицом к стене, пока дверь закрывалась, и по команденаконец-то двинулся в торец вагона, зашел в сортир...

Мамочки мои дорогие, да кто ж так засрать-то все вокругуспел? Когда? Или этот милый вагончик не мыли с момента постройки?..

Видимо, для предотвращения побегов, быстроты оборота (да ивообще чтобы арестант не расслаблялся попусту), дверь в туалет не закрываласьвовсе, и, наблюдая за процессом оправки, конвоир из тамбура раздраженнымивозгласами подбадривал:

– Давай-давай, шустрее, ты тут не один! Ну, все?Сворачивайся. Хватит, я тебе сказал!

Закончив свои дела, Спартак едва успел коснуться краникаумывальника, как сволочной ефрейтор прямо-таки взревел: «А ну, не трожь, гнида!Сломаешь. Выходи!»

...День тянулся, как две капли воды похожий на вчерашний –кормили той же воблой и хлебом, правда, на этот раз без сахара, дважды давалинапиться, четыре раза конвой милостиво разрешал курить (Спартак опять делился сФедором), выводили на оправку.

На исходе второй ночи прибыли в Ленинград – Спартак понялэто, с трудом разглядев очертания города в мутном окне, просто понял, и все.Верхним чутьем унюхал. И ему окончательно поплохело.

Тут стояли долго, по некоторым звукам, доносившимся из-застен вагона, переговорам путевых рабочих, проверявших колесные пары, Спартакпредположил, что к их составу прицепили еще один арестантский вагон – привет,братья заключенные. Конвой ходил злой, на все вопросы и просьбы отвечалматюгами, в соседней камере, судя по всему, кому-то прикладом по хребтуприлетело. Пока стояли, явился давешний капитан с неизменным лейтенантом,провели перекличку, Спартак, услышав свою фамилию, ответил уже привычно.Отправились далеко за полдень. Снова тянулись километры, на каком-то безымянномполустанке перекличку провели еще раз. На средней полке продолжалась игра –оттуда доносились азартные возгласы, непонятные фразы типа: «Цинковый, дуй наместо!», «При рамсе вольты не канают», «Ну че, на тыщу мух или на налепки?»

В купе начальника этапа осторожно постучались. Капитанчертыхнулся, убрал от греха бутылку беленькой и стакан. Сказал раздраженно:

– Ну?

– Разрешите, товарищ капитан?

– Ну давай, давай, разрешил уже! Не тяни, что там у тебя,выкладывай. Да не стой столбом, шея заболит на тебя смотреть, присядь!