«Сравним удар, произведенный 6-й французской армией на Урке, со схватыванием за руку человека. Если последний стоит на месте, то такое внезапное схватывание может, конечно, поставить его в затруднительное положение, но все же он имеет значительную свободу для парирования удара. Но допустим, что человек схвачен за руку на бегу. Это сразу поставит его в опасное положение: крепко схваченный противником, он по инерции подается вперед, и остановка, которая все-таки неизбежна, связана с потерей равновесия.

Как ни слаба эта аналогия, она все же полезна для уяснения того, что произошло на Марне. Если бы в момент удара германские армии стояли на месте, эффект от флангового удара ген. Монури был бы очень ограничен. Но все дело в том, что германские армии продолжали свое наступление по инерции, даже в тот момент, когда 1-я германская армия была уже остановлена и прикована к фронту на реке Урк. Этот факт имел неисчислимые последствия. В этот момент германский фронт в целом потерял свою стойкость и равновесие».

Русский фронт в Галиции равновесие сохранил.

Марна. Альтернатива: «Стоять насмерть»

Понятно, что союзники могли извлечь из Марнской битвы гораздо больше, чем в Текущей Реальности. Английская армия могла не ставить сомнительный рекорд медлительности – 20 километров за три дня при отсутствии сопротивления противника. Французская кавалерия, действующая в свободном пространстве на Марне, могла распутать «узел сражения» (выражение А. Грассе), овладев Шато-Тьери. Монури мог 5 сентября ударить не двумя резервными дивизиями, а пятью, причем «кулаком», а не «растопыренной рукой». С другой стороны, немцы могли все-таки организовать нормальную связь между своими армиями, а их главнокомандующий – обеспечить хотя бы примитивное управление войсками.

Так что в целом создается впечатление, что содержательных альтернатив здесь нет, вернее, что все альтернативы были раньше.

Представляет интерес лишь два вопроса: наступление немецких войск на Верден при переходе Правого крыла к обороне (скажем, в версии Мольтке) и «доигрывание» Марны под лозунгом: «Стоять насмерть».

Если наступление Бюлова в районе Сен-Гондских болот заведомо вело в никуда, то перед 4-й и 5-й германскими армиями маячила заманчивая цель – Верден. Здесь линия фронта резко поворачивала с меридионального на широтное направление. Верден был осью всего стратегического оборонительного маневра Жоффра, «шарниром», придававшим устойчивость французским армиям. Не подлежит сомнению, что, взяв Верден и утвердившись на Маасских высотах, немцы в значительной степени подорвали бы способность союзников свободно маневрировать резервами. При дальнейшем продвижении германских войск от Вердена на юго-запад положение французов стало бы очень тяжелым: армиям Южного крыла угрожало бы окружение и расчленение, неблагоприятные тенденции нарастали бы также и на севере.

Вероятно, Шлиффен рассматривал варианты атаки Вердена, но отказался от этой возможности в пользу более оправданных стратегически (и более простых) действий на правом фланге. В связи с очевидным крахом шлиффеновского маневра германское командование могло прийти к мысли о необходимости перенести усилия в центр, охватить крепостной район с обоих флангов и взять Верден.

Если у Мольтке и была такая идея (находящаяся в русле его представлений о «прорыве союзного центра»), то никаких мер для ее воплощения в жизнь он так и не принял. Не вдаваясь в дискуссию о темпах, заметим, что силы 4-й и 5-й германских армий, избыточные в рамках плана Шлиффена, были совершенно недостаточны для двойного охвата такой крепости, как Верден. Но дело даже не в этом: ни кронпринц Германский, ни принц Альберт Вюртембергский не собирались атаковать Верден. Все германские наступления на центральном участке фронта носили ярко выраженный тактический характер и геометрически представляли собой одну из форм «скольжения влево». Речь шла не о захвате неприятельской твердыни, не о прорыве фронта, а о чисто позиционных действиях: угрозой охвата вынудить противника оставить выгодные позиции, нарушить локальную устойчивость фронта и возобновить наступление соседнего корпуса или армии.

Вновь вместо шлиффеновской стратегии мы сталкиваемся с элементарной тактикой (комментарии к М. Галактионову).

В сущности, я не вижу здесь реальной «альтернативности». Наличных сил для взятия Вердена не хватало, к тому же они были размещены не самым удачным образом, а почти вся тяжелая и сверхтяжелая артиллерия была связана под Мобежем и Антверпеном. Конечно, эти силы можно было найти, а орудия привлечь из Меца или забрать у армий Восточного крыла. Но те же «силы, которые можно было найти», с гораздо большим эффектом проявили бы себя на правом фланге – и здесь мы вновь оказываемся в Реальности Шлиффена.

Во-первых, противник избавился от совершенно явного комплекса неполноценности, порожденного отчасти войной 1870–1871 гг., отчасти Приграничным сражением, отчасти явным превосходством немцев в организации боя.

Во-вторых, отступление после такого напряжения сил, каким была для солдат и младших офицеров Марнская битва, вызвало в германской армии настоящий кризис доверия. Можно с уверенностью сказать, что той германской пехоты, даже резервные части которой были способны сутками удерживать Варед против вдвое превосходящего противника, после Марны не стало. Немецкое командование слишком многого требовало от войск, забывая, что и войска вправе столь же многого требовать от командования. Отступление от Марны слишком явно продемонстрировало провал всей стратегической линии, ради которой солдаты выбивались из сил на маршах и жертвовали жизнью в боях.

В-третьих, с завершением русской мобилизации, с появлением первых колониальных контингентов – французских и английских – общее превосходство в силах переходило на сторону союзников.

В-четвертых, начинался кризис военного снаряжения: на Марне были истрачены боеприпасы, предназначавшиеся для решающего сражения, и текущее производство не могло обеспечить потребности фронта. Конечно, у союзников была та же проблема (в России – даже более серьезная), но перед ними не стояла задача быстро заканчивать войну.

В общем, какие-то шансы за Германию после Марны искать можно, но «на краю гауссианы». Видно, что логика развития событий ведет к затяжной войне, которую союзники совсем не обязательно выиграют, но немцы точно проиграют.