– Слышала. А вы видели фильм?

– Да нет, что вы. Я по кинам не ходок. И времени нет, и дорого, да и не хочется, если честно. У нас с Олежкой и телика дома нет. Зачем он нам? А у вас, я вижу, есть… С видиком даже, дорогой… Дорогой?

– Не очень.

– Но если честно, то в этой роли я другую артистку вижу, Анну Сапфирову. Знаете?

Анна не отвечает и как бы задумывается, вспоминая.

– Да знаете вы! – машет рукой мужчина. – Ее все знают. Она даже чем-то на вас похожа. А я, между прочим, ее вот так, как вас, перед собой видел. Можно сказать, в гостях у нас была. Звезда!

– Да-да, вспомнила, – торопливо говорит Анна. – Интересно, как она у вас оказалась?

– Ну, как… Проходила мимо и зашла. Интересно ж человеку, как другие люди живут.

– Наверное, зазнавалась, что звезда? – спрашивает Анна.

Кузьмич протестующее машет рукой.

– Что вы?! Ни капельки! Разговаривала со мной, как я с вами…

Анна делает вид, что задумывается.

– Она же очень давно… Как вы думаете, сколько ей лет?

Кузьмич смотрит в ответ укоризненно.

– Анна Иоанновна, разве это имеет значение? Человеку столько, на сколько он выглядит. А между прочим, благодаря ей, я понял смысл своей фамилии.

Анна смотрит удивленно.

– Я раньше думал, что мы, Мурашкины, от муравьев пошли… Маленькие, но сильные… Нет! Когда я слышу, как Анна Сапфирова поет, у меня мурашки по спине бегут. Вот отсюда, от поясницы, вот так, вот так и к макушке. А сколько бы я Анне Сапфировой дал? Восемнадцать!

Анна давится и вдруг начинает кашлять. Кузьмич пугается, не решаясь стукнуть хозяйку по спине.

– Разрешите? – спрашивает он.

Анна кивает. Он бьет, да так, что Анна не только замолкает, но и замирает потрясенная.

Кузьмич вопросительно смотрит.

– Ну вы даете!.. – говорит она на выдохе.

– Матросский удар номер четыре, – с удовольствием докладывает Кузьмич.

– А есть еще и другие?

– А как же! В этом деле порядок должен быть. Как у немцев! – подмигивает Кузьмич и продолжает свой доклад: – Удар номер один – если кто-то обидел матроса. Удар номер два – если кто-то обидел женщину матроса. Удар номер три – если женщина обидела матроса.

Анна поднимает на Кузьмича вопросительный взгляд. Тот виновато разводит руками.

– Частенько нашего брата-матроса ваша сестра обижала, когда мы надолго в море уходили… А – это «четверка». Качает же на борту. Часто давится народ. Но теперь такое с вами долго не случится. Гарантирую! – Он смотрит на часы. – У-у, загостился я у вас! Автобус, метро, потом электричка. – Поднимается. – Ну, спасибо вам, Анна Иоанновна, за всё. Да, от Олежки привет. Большой. Ну, до свидания. – Кузьмич говорит это на ходу, пожимает руку растерянной Анны и уходит.

Анна стоит перед закрытой дверью. Слушает, как уезжает лифт.

– Но как же… – растерянно говорит она и торопится к окну, смотрит вниз. Его не видно. В дверь звонят. На пороге Кузьмич. Улыбается виновато.

– Вот вам и возраст не имеет значения! – восклицает он. – Зачем я к вам ехал?

– Зачем? – спрашивает Анна все еще растерянно.

– Чтобы зонтик вернуть, правильно?

– Правильно…

– А я его вернул?

Анна пожимает плечами.

Кузьмич смеется.

– Как же я его мог вернуть, если я его дома забыл! – Он хлопает себя по лбу. – Склероз! Ну, теперь Анна Иоанновна, уж вы к нам! У нас, конечно, не город – зато природа! Свежим воздухом подышите. Записывайте адрес.

59. Поселок Большие Сосны. День

Кузьмич встречает Анну на автобусной остановке. Вид у него смущенный и озабоченный.

Анна: Что-то случилось?

Кузьмич (торопливо направляясь к своему дому): Случилось, да… Влюбился! По уши влюбился!

Анна останавливается.

– Кто?

– Ну не я же. Олег.

Анна: Так это же прекрасно!

Кузьмич: Прекрасно, когда и она… А она – нет.

Анна: А кто она?

Кузьмич: Девочка из их интерната. Зовут… Аня!

Анна: Она…

Кузьмич (кивает): Незрячая тоже, да.

Анна: Но они же… не видят…

Кузьмич останавливается, смотрит на Анну, размышляя, поймет ли она то, что он сейчас скажет, и, решив, что поймет, говорит:

– Эх, Анна Иоанновна, Анна Иоанновна, это мы зачастую в упор человека не видим, а они… Они его чувствуют! И не только человека… Мы с Олежкой каждый вечер на крышу забираемся и на закат глядим… Я гляжу, а он… Мне иной раз и не хочется: спина болит, дел полно, а он: «Нет! На крышу!» Вот что он там видит? Что-то видит… – Кузьмич думает, молчит и, вздохнув, повторяет: – Что-то видит…

60. Дом Мурашкиных. День

Кузьмич подводит Анну к закрытой двери чулана, указывает пальцем:

– Закрылся в чулане на швабру и не открывает.

– Ему там не страшно? Там же темно… – говорит Анна.

Кузьмич смотрит на нее непонимающе.

– Извините, – говорит Анна, осознав свою оплошность.

– Закрылся и плачет. Не хочет, чтобы я его слезы видел. – Кузьмич прислоняется ухом к двери. – Плачет… Может, вам откроет… Олег! – кричит он притворно-жизнерадостно. – Олежка… К нам приехала тетя Аня за своим зонтиком! Помнишь, мы в Москве во время грозы познакомились? (Прислушивается.) Плачет! Может, вы что-нибудь скажете?

На лице Анны растерянность.

61. Там же

Они сидят у двери чулана на корточках и разговаривают шепотом. Точнее, говорит Кузьмич. Анна слушает.

– У него мать была – красавица! Я же моряк, все время в море, и поэтому долго не женился. А однажды сошел на берег, увидел ее и все забыл. Мне сорок, ей двадцать. Катя… Поженились, ушел в море, оставил беременной… Возвращаюсь – ни ребенка, ни жены… Он же не только слепой, он с церебралкой родился.

– С чем?

– С церебральным параличом. Она его в дом малютки сдала, сама в Германию уехала на пмж, замуж там вышла. Тогда все уезжали, время было тяжелое, голодное. А она молодая, красивая, ей надо жизнью наслаждаться. Кто ее осудит? Я лично нет. Она и сейчас в Германии живет, замужем.

– А вы вдвоем с грудным ребенком остались?

– Ну да.

– Пеленки стирали?

– Еще как наловчился! У меня тут целая прачечная была. Да это б ладно, что грудной, больной – вот что плохо. Все время плакал, днем и ночью. Сердце разрывается. И знаете, что помогло? Музыка. Джаз!