Французский путешественник маркиз де Кюстин, проезжавший здесь в 1839 г., писал: «Дорога от Петербурга до Шлиссельбурга плоха во многих местах. Встречаются то глубокие пески, то невылазная грязь, через которую в беспорядке переброшены доски. Под колесами экипажа они подпрыгивают и окатывают вас грязью. Но есть нечто похуже досок. Я говорю о бревнах, кое-как скрепленных и образующих род моста в болотистых участках дороги. К несчастью, все сооружение покоится на бездонной топи и ходит ходуном под тяжестью коляски. При той быстроте, с которой принято ездить в России, экипажи на таких дорогах скоро выходят из строя; люди ломают себе кости, рессоры лопаются, болты и заклепки вылетают. Поэтому средства передвижения волей-неволей упрощаются и в конце концов приобретают черты примитивной телеги». Путешественник выехал из Петербурга в 5 часов утра в коляске, запряженной четверкой лошадей – два коренника с пристяжными. Этот способ запряжки Кюстин назвал античным, потому, что во Франции он уже давно не употреблялся. Через 10 лье[98] (около 55,5 км) в одной из деревень по дороге лошадей сменили. Вскоре он прибыл в Шлиссельбург и провел там весь день, посетил каналы и Шлиссельбургскую крепость, после обеда с сопровождавшим его инженером и местными помещиками в 6 часов вечера он отправился в обратный путь. Но по дороге в 6–8 лье (около 33–44 км) от Шлиссельбурга он останавливался в некоем замке N на Неве на несколько часов и только после полуночи возвратился в Петербург. Таким образом, менее чем за сутки он посетил Шлиссельбург и вернулся обратно, «сделав около 36 лье (около 198 км) по знаменитым российским дорогам, недаром лошадиный век в России исчисляется восемью или десятью годами [Кюстин 1990, с. 158, 165]. Таким образом, путь от Петербурга до Шлиссельбурга занимал всего около 4 часов, а добраться до Усть-Ижоры можно было часа за два. Загадочный замок N – неизвестная усадьба на Неве, куда Кюстин «приехал еще засветло и провел остаток дня, гуляя по прекрасному парку, катаясь в лодке по Неве и в особенности наслаждаясь беседой с дамой высшего круга», – судя по указанному расстоянию, находился где-то перед Усть-Ижорой, вблизи устья реки Тосны. Одним из возможных мест его остановки мог быть загородный дом графа Шереметева в Корчмине.

Рис. 124. Колпино на карте 1747 г. РГИА

Бурная хозяйственная деятельность в бассейне Ижоры уже в XVIII – начале XIX в. привела к тому, что леса здесь оказались полностью сведенными на нужды строительства Санкт-Петербурга и Балтийского флота, а сама река основательно засорена. В течение второй половины XVIII в. расположенная вблизи Усть-Ижоры слобода Колпино быстро растет (рис. 124). С развитием производства пильные мельницы на Ижоре становятся Адмиралтейскими Ижорскими заводами и превращаются в крупное предприятие, работавшее для нужд судостроения. В 1760 г. здесь построили кирпичный завод, поставлявший продукцию для нужд Адмиралтейства; в 1770-х гг. – 7 пильных амбаров, завод для починки якорей, молотовой амбар для сплавки и ковки железа, мукомольную и «толчею» для приготовления цемента. В 1780-е гг. на предприятии установили английское оборудование для изготовления медных и железных листов, были построены литейные печи и кузнечные горны. В начале XIX в. завод, на котором работало 823 человека, перестраивается: на реке Ижоре сооружается каменная плотина, а на основе старого производства создается машиностроительное предприятие, где делались землечерпательные снаряды, колёсные пароходы, судовые машины [Бурим, Ефимова 2009, с. 13–41].

Развитие промышленности в окрестностях Петербурга уже тогда оказывало негативное влияние на природную среду Невского региона. Леса, когда-то почти полностью покрывавшие эти земли, быстро сводились. Древесина шла на строительство и отопление, одним из распространенных крестьянских промыслов здесь становится выжигание угля, поставлявшегося на различные заводы. Уголь приготавливался в специальных углежогных кучах с плоской вершиной, диаметром около 10 м и высотой около 1 м, которые до сих пор можно увидеть в лесах в районе Сестрорецкого разлива и Никольского.

Проезжая по Московской дороге через реку Ижору в 1768 г. академик Паллас оставил следующее описание: «В той части Ингерманландии через которую лежит большая дорога… земля низкая, на которой ничего больше не видно, как только болотные и обыкновенные луговые травы и простой шурфовой мох. Болотный, еловый и березовый смешанный лес, который везде, а особенно около деревень, почти весь вырублен…» [Паллас 1773, с. 4].

В донесении министру внутренних дел графу Кочубею[99] от 20 октября 1804 года говорилось: «Сообщение между здешним Адмиралтейством и Ижорскими заводами посредством р. Ижоры приносит морскому департаменту ощутительные и важные выгоды. Отсюда на заводы доставляются по ней все потребные материалы, а с оных сюда все выделываемые там для адмиралтейства вещи. Почему в уважение происходящей от того пользы предполагается очистить сию реку до того засоренную, что едва уже суда ходить по ней могут. Этот труд будет тщетным, если предварительно не будут приняты меры к уничтожению причин самого загрязнения, ибо известно, что главнейшим причиняют оное находящиеся по берегам реки разные заводы и фабрики из коих выбрасывают в нее всякую нечистоту, так же и от жителей вблизи оной происходит немедленный вред». В результате разбирательства установили, что засорение происходит «от неосторожной нагрузки кирпича и песку, а более всего от коры и намокших дров, которые тонут в реке до выкатки, что мало-помалу умножаясь и со временем становятся отмели». Было принято решение о переносе заводов на берег р. Невы, «где все удобности имеются на земле, принадлежащей тому же селу Усть-Ижоре, которого крестьяне ныне по реке Ижоре ниже адмиралтейских заводов обжиг кирпича производят». В результате работ фарватер р. Ижоры был очищен на ширину, необходимую для прохода двух барок, а на берегу реки учредили караулы от Морского ведомства, поскольку земское начальство было не в состоянии «уследить за недопущением» ее засорения [РГА ВМФ. Ф. 166. Оп. 1. Д. 2925]. Все свидетельствует о том, что бурное развитие Санкт-Петербурга (увеличение количества жителей и последовавшее освоение новых земель и развитие промышленности) уже на рубеже XVIII–XIX столетий привели к значительному изменению природной среды в окрестностях города, выражавшемся в исчезновении лесов и обмелении малых рек.

О малой пригодности приневских угодий для земледелия писали многие. «Суровости климата и неблагодарная почва представляют вообще главные препятствия в наилучшем развитии здесь земледелия, и Санкт-Петербургская губерния в этом отношении далеко отстоит от многих внутренних губерний, даже не может равняться с смежною с нею Финляндией, где земледелие в цветущем состоянии». Поэтому значительную роль в хозяйстве местного населения продолжают играть рыболовство и охота. «Главный промысел жителей Санкт-Петербургской губернии состоит в ловле рыбы в озерах, Финском заливе и реках, в продаже домашней птицы, скота, молока и масла, в ломке плиты, вырубке и сплаве леса и дров, выгрузке хлеба из судов, выжигании угля, добыванием песка» [Пушкарев 1845, с. 201–202].