Именно юный Вестерби в своё время оказался достаточно смелым, чтобы взять на продажу самоцветы, которые Лелия принесла Лайонелу. Хотя Лайонел Брим дал слово не открывать имя их владелицы, он все же должен был предъявить всю коллекцию одному из владельцев аукциона, прежде чем приступить к их реализации. И его выбор пал на Клода как на самого (Лайонел с улыбкой повторил выражение Лелии) симпатик. Так что Клоду было известно про эти драгоценности несколько больше, чем остальным.

И он тут же заверил Лайонела, что попавшие к нему в руки самоцветы не просто великолепны, но и некоторые из них являются раритетами из самых известных коллекций. Лайонел догадывался, что Клод Вестерби через свои источники установил истинного владельца коллекции.

Клод Вестерби сидел в заднем ряду зала, скрестив на груди руки, и внимательно следил за ходом торгов. Лайонел поймал взгляд директорского сына и так пристально посмотрел на него, чтобы тот понял, что ход торгов нарушается и он спросит совета. Недовольное пожатие плечами в ответ означало: Клод также озабочен оборотом дел, но в данный момент предпринять ничего не сможет. «Единственный выход — остановить торги, но это станет беспрецедентным скандалом», — подумал Лайонел.

Но вот наступил момент, когда конкуренция ослабла, и многолетний опыт подсказал Лайонелу, что Лелия выиграет торги. На душе стало спокойно, словно с плеч свалился тяжёлый груз.

Он тихонько стукнул своим молоточком и объявил:

— Продано мадам фон Дамлих за тринадцать миллионов долларов. Примите мои поздравления миссис фон Дамлих, вы приобрели прекрасную земельную собственность.

Лелия кивнула и, сопровождаемая Перл, поднялась, чтобы покинуть аудиторию. Среди многих, кто обернулся ей вслед, был и Клод Вестерби. Хотя это было и против правил, но когда Лелия подошла ко входу в галерею, он незаметно кивнул одному из охранников, чтобы те пропустили её без проверки приглашения. Он знал, что таковое ей не посылалось, поскольку лично составлял список. Немного погодя он тоже поднялся к выходу.

— Куда мы отправимся? — спросила Перл шёпотом, пока они двигались по коридору.

— Ла касе — в кассу, — ответила Лелия. — Дело сделано, и мы должны заплатить за л'аадисьон.

— Вот так шутка, — криво усмехнулся Перл, — но как, черт побери, ты собираешься платить за эту каменную лоханку? — Натурально, с помощью чека, — расхохоталась Лелия.

Да она и впрямь казалась не в себе. Перл встревожилась не на шутку, остаётся только надеяться на то, что Лелия все-таки стреляный воробей.

— Примите мои поздравления, мадам, — произнёс Клод Вестерби, догоняя их в коридоре.

Он подхватил Лелию под руку, сопровождая дам к кассе. Если что-то пойдёт не так, он предпочёл бы встретить неприятность сам.

— Мсье, мы ведь не были представлены друг другу ранее, — заговорила Лелия, — я…

— Я знаю, кто вы, моя дорогая, — Лелия фон Дамлих. И хотя в ваших глазах я наверняка изменился до неузнаваемости, вы остались все той же леди, признанной некогда самой обворожительной дамой в Нью-Йорке.

Лелия ослепительно улыбнулась в ответ.

— Меня зовут Клод Вестерби, — продолжал он. — Вы сегодня потратили немало денег, хотя и немало сэкономили. Я даже боюсь, что прежний владелец будет на меня зол, ведь он выручит за этот остров вдвое меньше, чем рассчитывал. Остаётся надеяться, что дальше дела пойдут лучше, хотя бы для меня. И мне так приятно, что именно вы приобрели такой чудный остров.

«А будет ещё приятнее, — подумал он, — если ты за него расплатишься». О, если этого не случится, что его ожидает?!

— А вот и касса, — сказал он. — Ну что ж, позволю себе удалиться, чтобы вы могли без помех выполнить неприятную часть процедуры. Но помните, я буду поблизости, если вам вдруг понадобится помощь. Простите мою дерзость, но не могу не сказать, как приятно было представиться вам по всей форме, пусть даже столько лет спустя.

— Мерси, мсье, — отвечала Лелия. — С этими словами она нежно взяла его за руку. Её голос затрепетал, что было принято Клодом за трогательное проявление женственности для дамы её лет. — И спасибо вам за… в прошлом вы выказали такой такт в отношении моих бижу — моих самоцветов. Я знаю, что именно вы помогли мне избежать тогда многих мучений. У меня долгая память на тех, кто делал мне добро. Ещё раз мерси, мон ами Клод.

Он удивлённо смотрел на неё, чувствуя, как замирает сердце. Она до сих пор была прекрасна… Сейчас она даже более прекрасна, чем сорок лет назад. И в эту минуту Клод был так счастлив за неё и её покупку, что ко всем чертям отбросил опасения по поводу того, сумеет она заплатить или нет. В конце концов он в состоянии купить этот остров и бросить к её ногам.

Нежно пожав на прощанье руку, он долго смотрел ей вслед, а потом как сомнамбула двинулся по коридору обратно в зал.

Франкфурт, Германия, январь, 1810 г.

В начале 1810 года Мейер Амшель Ротшильд все ещё жил во Франкфурте, дети его уже выросли, а любимый сын Натан и вовсе покинул отчий дом.

— Этой ночью я видел сон, — сказал Мейер Амшель своей жене Гутль за завтраком, состоявшим из сухого хлеба, размоченного в молоке.

— Сон? — равнодушно переспросила Гутль. На коротко остриженные волосы в строгом соответствии с установленной традицией был надет ненапудренный парик, а на нем — накрахмаленный голландский чепец с кружевами и лентами из тафты.

— И что же это был за сон? — спросила она, подливая мужу ещё молока. — Сон о большой удаче? По-моему, удач у нас более чем достаточно. Иногда я боюсь, как бы все это однажды не обернулось для нас бедой. — И она постучала по столу ложкой.

— Это был странный сон, — задумчиво отвечал Мейер Амшель. — Я видел наш дом в огне и воде. Но наши сыновья боролись плечом к плечу с грубыми силами природы, защищая одно общее дело, как когда-то Иуда Маккавей.

— Нам всем хорошо известны твои рассуждения о том, как легко сломать один прутик и невозможно сломать несколько собранных в пучок, — ответила Гутль.

— Этот сон предсказывает мне, что грядёт нечто выдающееся, — сказал жене Мейер Амшель. — И после этого дом Ротшильдов будет стоять столетия. Ты увидишь, моя дорогая, это случится очень скоро.

Как предсказал сон Мейера Амшеля, в 1810 году его сын Натан придумал смелый и рискованный план, поставивший под угрозу не только благосостояние членов всей семьи, но и их свободу.

Вот уже двенадцать лет Натан жил в Англии и добился там больших успехов. Начав в 1798 году свою деятельность в Манчестере, он занялся экспортом на континент английских хлопковых тканей, которыми торговали его отец и братья. В 1809 году Натан получил английское гражданство и вскоре открыл свой собственный банк. Он оказался самым энергичным из пяти сыновей Ротшильда.

В начале марта 1810 года Натан написал отцу во Франкфурт, что было бы желательно отправить в Париж его младшего брата Джеймса с разрешением посетить некоторые города во Франции, а также в Испании, Италии и Германии. Какой еврей мог быть пожалован такой привилегией? Ещё труднее было добиться разрешения жить в Париже евреям Ротшильдам, к тому же выходцам из Пруссии.