В последних проблесках угасающего сознания он различил слухом чью-то поступь в лесу. Казалось, кто-то торопился на помощь… Только на помощь ли? Он был оборотнем — не человеком, и вряд ли кто-то стал бы ему помогать. Скорее желать ему смерти…

И Питер подумал тогда, что смерть в любом случае неизбежна.

В эту ночь старой травнице не спалось: ныли старые кости, мысли не давали покоя. В последнее время она сильно сдала, но это и ожидаемо: Бевин лишилась того, что поддерживало ее угасающие силы. Лишилась без принуждения, по своей доброй воле… Поняла вдруг, что время пришло.

Тереза так ей когда-то и говорила: «Придет время, когда ты поймешь, что настал тот самый миг…». И Бевин была этому рада… Осталось лишь передать своё знание — после можно и на покой. Родной лес не останется ее без защиты…

Рассвет еще даже не наступил, а Бевин подхватила пустую корзинку и вышла из хижины. Ноги несли ее, сами не зная куда, скорее всего что-то сродни интуиции, голосу свыше направляло ее… Такое прежде бывало не раз, но тогда она была духом этого леса, а теперь только дряхлой старухой, доживающей век в старой хижине.

Лес всколыхнул волчий вой, прошелся ледяным дуновением ветра по кронам деревьев и осел на траву. И лес словно ожил, зашептались листья осин и берез, заголосили широколиственные дубы… Бевин в миг поняла, что Коллум Шерман нуждается в ней. Ускорила шаг и вскоре вышла к стене, окружающей Шерман-хаус со стороны сада… Не мудрено, что он первым делом явился сюда: даже беспамятный, он тянулся к родному дому.

Но что могу с ним здесь случиться?

Бевин пошла вдоль стены в направлении воя, который, казалось, все еще висел в воздухе, направляя ее, и вдруг увидела распростертое тело. Голый мужчина с зажатой в капкане ногой… Ну да, так и есть: Коллум Шерман. Старуха нашла палку покрепче и с трудом, но разжала железные зубья…

Кто мог сделать такое, установить волчий капкан за стеной Шерман-хауса?

Она вытащила из корзинки лечебную мазь и материю для перевязки, принялась забинтовывать ногу, пусть надобности особой и не было: раны затянутся сами. Надо лишь обернуться…

Мужчина издал слабый стон, зашевелился, и Бевин сказала:

— Не бойся, мой мальчик, Бевин позаботится о тебе.

— Бевин? — слабо выдохнул тот. — Как ты здесь оказалась?

— Услыхала, как ты зовешь меня, вот и пришла.

Мужчина дернулся, сел и вдруг понял, что наг. Бевин лишь усмехнулась:

— На вот, прикройся, — сказала ему, протянув скинутый с плеч плащ, — хотя я, видит Бог, давно перестала краснеть при виде голых мужчин.

Коллум закутался в плащ, сам глядел на нее исподлобья. Должно быть, гадал, что у старой травницы на уме…

Она и сказала:

— Пришло время поговорить… Питер Харрел. Я объясню, что с тобой происходит…

Мужчина вскинул глаза.

— Что ты знаешь?

— Больше, чем ты можешь представить. — И спросила: — Ты в первый раз обернулся?

Коллум молчал, и старуха его понимала.

— Ты — белый волк, — сказала она. — Не таись от меня, ведь таким тебя сделала я…

— Ты?! — Коллум подался к ней всем своим телом. — Что это значит? Ты прокляла меня? — воскликнул не своим голосом.

И Бевин Кендалл, тяжело опустившись на пень, просто кивнула:

— Я расскажу тебе всё, как есть. Просто выслушай меня… Питер… — Она кивнула в такт своим мыслям и начала такими словами: — Что ты знаешь о старых легендах, мой мальчик? О так называемом белом волке, который у всех на слуху в последнее время? Я знаю, что память к тебе не вернулась, но…

— Я расспросил людей в мэноре, — произнес он, — и все они говорят об одном: белый волк — проклятие нашего леса. Он насилует и убивает… — И опустив глаза. — Я… насилую и убиваю, — поправился он, — ведь белый волк — это я, ты сказала сама.

Но старуха головой покачала.

— Так и есть: ты — белый волк, но совсем не насильник и не убийца. Быть оборотнем — не проклятие, Питер, — благословение. И оно дается лишь одному, избранному из всех… И я, Питер Харрел, избрала тебя.

Тот глядел на нее, как будто пытаясь осмыслить эти слова, но тщетно: вместить их было непросто.

— Не понимаю, о чем ты, старая ведьма…

— Да о том, что оборотень оберегает наш лес… Хранит его обитателей и живущих подле людей. Это его прямое предназначение… Миссия, если хочешь. И двуликость есть дар, который ты еще не успел оценить. Но оценишь…

Она видела, как мужчина боролся с собой: хотел бы поверить, да выходило не очень. Она и сама не сразу все приняла… Помнила, как смеялась, когда Тереза сказала, что теперь она несет в себе зверя. И зверя следует приручить, научив его трудиться во благо жителям Тольвудского леса… «Приручить зверя? — смеялась она. — Да я кроткая как овечка». А зверь все-таки проявился и его пришлось приручать…

— Хочешь сказать… быть чудовищем — это дар?

— Не чудовищем — белым волком, — поправила его Бевин. — У каждого леса есть свой дух-хранитель. Белый волк хранит Тольвуд и его обитателей!

Мужчина невесело усмехнулся:

— Так-то хранит… А как же бедняжки, которые пострадали от оборотня, скажи? — И помотал головой: — Только вчера я убил человека. Мои руки в крови… Расскажи, что ты со мной сделала… Почему. Я сбит с толку и мало что понимаю…

Бевин, услышав эти слова, нахмурила брови.

— Белый волк не трогал тех девушек, — сказала она. — Оборотень — хранитель, но не убийца. Послушай, что я тебе расскажу… Мне было примерно столько же лет, как тебе, когда старая травница, что жила в той самой хижине, что и я сейчас, нашла меня на дороге чуть живой, с перебитой спиной. Я зазевалась и попала под колеса проезжавшей карете… Господа в ней даже не вышли проверить, жива ли я. Ну да ладно, давно это было… — вздохнула она. — Так давно, что я почти позабыла. А людей тех, наверно, и в живых уже нет… — Коллум пристально на нее посмотрел, и Бевин, отозвалась на этот беззвучный вопрос: — Можешь не верить, но я долго живу на этой земле, дольше, чем кто-либо до меня… Прошлой зимой я перестала считать. А тогда мне больше ста лет…

— Больше ста лет?! Такое разве бывает? — удивился ее собеседник.

— Бывает. Зверь, которого носишь внутри, придает тебе сил… Дарит долголетие. Излечивает все раны…

— Но как?

Бевин кивнула.

— Я расскажу. Старая травница принесла меня в свою хижину и выхаживала, как могла, но ноги меня больше не слушались. Стали как будто чужими… Я не хотела становиться обузой для мужа, знала, что как работница и жена стала совсем бесполезной и от этого впала в тоску. Молила Терезу дать мне горькой настойки, усыпить меня, словно животное, и не мучить напрасно. Она отказалась… Сказала, у каждого своя миссия в этом мире, и моя теперь ей понятна. Я не знала, о чем она говорит, но однажды проснулась от страшного сна: мне снилось, что зверь с ощеренной мордой напал на меня и вцепился в лодыжку. Зверь был белый и страшный, и рана его от укуса горела и наяву, словно все случилось взаправду. А ведь ног я не ощущала многие месяцы… Здесь же…