Я в ужасе замерла и затаила дыхание, но канцлера не смутил совсем не гостеприимный голос и, явно враждебно настроенная, физиономия, вошедшего в нашу каморку, сторожа.

— А-ну вон пошли отюдова! — человек держал в одной руке масленую лампу, а в другой — палицу, которой грозно потрясал, в надежде, что мы с Вардасом испугаемся и пустимся на утек. — Бродяжки поганые! Спасу от вас нет!

— Гордо? — неожиданно произнес канцлер, внимательно глядя на вошедшего слугу.

— Ты ли это?

Сторож резко замер, испугавшись того, что один из бродяжек знает его имя. Даже палицу опустил в смятении. Он подошел ближе, подняв выше лампу и внимательно всматриваясь в лицо лорда Вардаса.

— Всесильный Дейвас! — потрясенно произнес слуга. — Вы ли это, маленький господин Майло?!

— Я, Гордо! — канцлер даже улыбнулся.

— Вы вернулись… столько лет спустя! — смотритель, который при ближайшем рассмотрении оказался стариком в летах, пустил слезу из сощуренных подслеповатых глаз.

— Мне пришлось, — Майло обнял слугу, от чего тот со всхлипом выдохнул.

— Я… мыс женой уж и не чаяли… что нога хоть одного из Вардасов ступит на порог старого, заброшенного Вардаритаса…

— Кстати, как поживает твоя Магда? — похоже и сам Вардас был рад видеть хоть кого-то живого из своего прошлого.

— Отошла она, ваша милость, — грустно вздохнул старик, отбросив палицу. — Еще прошлой весной… поветреной хворобы не сдюжила.

— Мне очень жаль!

— Да, что уж тут, ваша милость! Старые мы совсем стали… а народ отсюдова разъезжается по-тихому. Управляющий издержался совсем — сбег, да и на землях запустение сплошное. Все в город метятся за долей получше. В окрестностях остались, в основном, только такие, как я. Вот мы и присматриваем за крепостью… авось, старые добрые временя вернутся.

— Горд! — канцлер снова обнял старика. — Спасибо тебе, и… прости!

— Ну… ничего, — отмахнулся сторож. — Сегодня ночь страшно беспокойная вышла… оно-то и понятно, затмение… считай, день и не начинался даже! Я это к чему? — смотритель крепости таинственно улыбнулся. — Аккурат перед тем, как вас тут встретить, мы со старым Лукой вот такую девицу, на эту похожую…

Дедок кивнул в мою сторону.

— В лесу нашли!

— Живую? — я встрепенулась, как ошпаренная.

— Живую, — согласно кивнул старик. — Тока беловолоса уж больно она… все равно, как седая! И бесчувственна она…

— Гордо! — лорд Вардас аккуратно похлопал смотрителя по плечу. — Ты не представляешь, как я рад, что тебя встретил сегодня!

— А я уж как-рад-то! Самые лучшие времена были при вашем батюшке… и при матушке. До сих пор поминают наши многие… добрым словом-то! Жалеем мы очень… что вышло так… все.

Гордо снова расстроенно махнул рукой.

— Отведите нас, пожалуйста, к той девушке! — ласково попросила я. — Она далеко?

— Не-ет, — протянул дедок. — Тут она… правда, на другой стороне крепости… там развалено меньше.

— Тогда веди нас к ней, Гордо! — попросил канцлер, поднимая палицу, неосмотрительно брошенную стариком. — У нас к этой девице дело есть немалой важности!

19.3

Сон не шел. Я сидела и клевала носом подле лежака, где отдыхала бессознательная подруга, а лорд Вардас расхаживал из стороны в сторону, будто измеряя длинными шагами траченное временем и непогодой наследство. В оставшемся в целости камине тихо потрескивал огонь, предусмотрительно разведенный сторожами заброшенной крепости. Старик Гордо, наговорившись вдоволь с уже не молодым господином, сморился раньше, чем его товарищ, который так и остался сидеть у очага, поддерживая огонь.

Снаружи разбушевалась метель. От ее завываний и стенаний, разбивающихся о стены крепости, сами по себе стыли и ноги, и руки, и душа. Я с опаской поглядывала в дребезжащее окно, Лука проследил за моим взглядом.

— Заметает сегодня знатно, прямо как двадцать пять лет назад… — тихо промолвил старик, обращаясь явно ко мне, так как я находилась к нему ближе всех, да и Вардас был какой-то уж чересчур задумчивый, чтобы пускаться с ним в воспоминания о давних временах.

— Вы о затмении? — уточнила на всякий случай, а то мало ли, что в голове у этого дедка. Про затмение раз в двадцать пять лет знали все, оно случалось по четыре раза на столетие и каждый раз приносило какие-то беды либо другие невероятные происшествия.

Все привыкли, кажется.

Но, возможно, старый Лука хотел поведать еще кое что, еще мне неведомое.

— Это была такая же долгая ночь, — продолжал вещать смотритель.

Я, взглянув на мирно спящую Людю, придвинулась ближе к старику, чтобы услышать его рассказ, уж больно тихо он бормотал себе под нос.

— Ветры так же шумели и бились о стены старого Вардаритаса. Все знают, что от самой длинной ночи не будет добра, но никто не ожидал, что опасности несет не стихия, а дурной человек, притаившийся в самых темных закутках ночи.

Он замолчал, чтобы подкинуть дров в камин, а я замерла и затаила дыхание: продолжит или нет эту историю старый смотритель?

— Сначала люди думали, что это самые дурные кадуки и гули выползли из недр нави да тиранят людей посадских, как никак, долгая ночь ведь. А вражины одного за другим резали втихую даже самых лучших часовых крепости. Знал ли старый лорд, что оставив семью на поруки лишь одного отряда, лишится всего семейства? Наверняка… даже не мог предположить такого.

— Вы… там были? — моя спина сама собой выпрямилась, я украдкой взглянула на Майло. Если то, о чем рассказывает старик правда, становилось понятно, почему канцлер не находит себе места. Воспоминания пробудились от долгого забытья, принесли с собой массу тяжких мыслей.

— Мы — деревенские — явились, когда все уже свершилось, — вздохнул смотритель. — Пламя не уничтожило крепость, но нанесло серьезный урон. В ту ночь госпожа и все ее дети, акромя старшей дочки, находились здесь, потому как до той ночи они проживали в деревне. Но лорд Вардас отправился с походом на столицу, уж больно злился на короля за бесчестие дочери, вот и отправил семью сюда, надеялся так их спасти от возможных бед.

Кто бы мог подумать, что это их погубит? Бедняга Майло, все это ему тяжко дается.

— Младших детей мы нашли под грудой обломков. Они были изранены, еле живы. Но живы, и это дарило надежду. Но дети так и не вернулись сюда… в этом их винить сложно. Такой страх пережить…

— Зачем вы мне все это рассказываете?

— Затем, что душа моего господина изранена и болит до сих пор. Он не возвращался сюда столько лет, а теперь вернулся — это добрый знак. Здесь в Вардаритасе двадцать пять лет не наступала весна… не зацветали сады, не зеленела трава. Остались лишь мы — старики. Это место заслуживает лучшей доли, как и господин Майло. Если рядом с ним будет любящая душа, в его сердце тоже придет весна, как и в Вардаритас.