Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это они.
– Ну вот, значит, решено. Я туда ни ногой; у меня, типа, ботинки расплавятся. Пошли налево.
Мы отправились дальше, намереваясь обойти холм Мидскер слева, причем Мот самодовольно ухмылялся.
Ветер усилился. Теперь он дул сильными холодными порывами со снежных полей, окружавших нас со всех сторон. Мы пересекли долину по утрамбованному льду, мимо металлических ящиков с инструментами для измерения сейсмической активности и новых знаков, предупреждавших нас, что надо бежать от потоков лавы. Я задумалась, куда бы мы побежали в случае чего. Куда бежать, когда ты стоишь на вершине горы, и все то, о чем тебя так долго предупреждали, наконец случается в одну катастрофическую секунду? Тогда уже слишком поздно думать о перемене маршрута.
Ледяная долина привела нас в неуютную лощинку, по которой бежали ручьи талой воды и всюду росли черные лишайники. Я присела пописать за булыжником; моча моментально замерзла, превратившись в желтый лед. Обезвоживание. Я знала, что мне нужно больше пить, но из-за холодного воздуха или ледяной воды почему-то снова не попила. Впереди виднелась треугольная цинковая хижина, крошечный приют Бальдвинсскали, в котором помещаются всего двадцать человек, и в нем рекомендуется останавливаться только в случае крайней необходимости.
– Пэдди пишет, что в этой хижине часто нет воды.
– Ну что же, я всю дорогу тащил с собой фильтр для воды, а мы им ни разу не воспользовались, так что давайте достанем его и наберем полные фляги, чтобы потом уже не возвращаться. – Дейв развернул свой новый фильтр и медленно наполнил четыре емкости. В самой хижине, конечно, не найдется нам места, но свет стремительно тускнел, ото льда начали отражаться розовые лучи, и мы надеялись хотя бы заночевать у ее стен. Я вспомнила про Эрика и девушку в красных штанах. Интересно, они остановились в хижине или же подкрепились орегано и уже едут на автобусе в Рейкьявик?
Выйдя из лощины, мы оказались на открытой местности, где стояла хижина. Сильный ветер гнал нас по тропе, которая уводила дальше, вниз по склону. Но скоро совсем стемнеет, и нам нужно было остановиться на ночь: местность, не подходящая для ночной прогулки со слабенькими фонариками. С подветренной стороны хижины ветер дул немного слабее, может быть, мы сумеем разбить там палатки.
Мы открыли дверь и вошли, и нас чуть не сшибла с ног волна жаркого, густо пахнущего вермишелью воздуха. Из клубов пара возникла женщина с грязной головой, одетая в несколько флисовых свитеров. Ей было под сорок, и лицо у нее было открытое и гостеприимное.
– Заходите, заходите и закройте дверь. – В Лори было что-то такое, что заставляло любого слушаться ее безоговорочно.
– Здравствуйте, мы только хотели спросить, можно ли нам поставить палатки снаружи. Больше тут негде укрыться от ветра.
– Нет.
– Нет?
– Нет, ставить палатки снаружи нельзя, прогноз погоды очень плохой. Ваши палатки сдует ветром. Хижина тоже полностью забита, до самого потолка.
– Ну что же, спасибо. – Мы открыли дверь и подняли рюкзаки, чтобы выйти обратно в темноту и ледяной дождь, который ветер пригоршнями швырял с ледника.
– Куда вы собрались?
– Если здесь ставить палатки нельзя, нам придется спуститься вниз, чтобы найти там укрытие.
– Нет-нет. На улице слишком опасно; в такую ночь я никого не выгоню за порог, уж точно не вас.
– Не нас?
– Ну вы же не то чтобы крепкие здоровые двадцатилетки, верно? – На что она намекает? – Все койки и запасные матрасы заняты, но если найдете на полу место – оно ваше. Только дверь закройте.
Лори, как оказалось, вовсе не жила отшельницей в глуши на склоне горы. У нее была семья и маленькие дети, которые ходили в школу в Рейкьявике. Каждое лето она оставляла их с отцом на четыре месяца и перебиралась на вулкан, чтобы заботиться о других своих детях: о людях, застрявших на склоне горы ночью, которые нередко выживали только благодаря ее заботе и железному правилу никого не оставлять за дверью.
За предбанником, в основной комнате, жара и шум просто ошеломляли после долгого пребывания в тишине дикой природы. Ряды столов, за которыми плотно сидели люди в походной одежде. Все свободное пространство на полу завалено рюкзаками. Люди готовят еду. Стоят в очереди, чтобы приготовить еду. Ссорятся из-за кастрюлек перед маленькой газовой плиткой на две конфорки.
– Можете приготовить себе поесть, если хотите, но никаких походных горелок, пользуйтесь только моей плитой – мы не можем позволить себе пожар, у нас не хватит воды, чтобы его потушить.
– А где мы будем спать? Тут есть другая комната? – Я никогда еще не ночевала в походной хижине и уже чувствовала, что начинаю внутренне закрываться. Слишком много людей в слишком маленьком пространстве, во мне зашевелилась знакомая паника, и я попятилась к двери. Я не смогу; лучше ветер на склоне вулкана, чем это. – Мот, пожалуйста, не заставляй меня здесь ночевать. Ты спи тут, если хочешь, только сначала помоги мне поставить палатку. Я не могу тут находиться.
– Нельзя. Палатку просто унесет.
«Я не могу тут находиться» – но бежать было некуда, Мот держал меня за локоть и подталкивал к стулу возле столика, который расчистил Дейв.
– Ты все сможешь, будет весело, на улицу ты пойдешь через мой труп.
Какого черта я тут делаю? Сердце у меня колотилось, дыхание сперло, а шум в ушах начал пульсировать. Как только все эти люди это терпят? Невыносимо! Я снова оказалась на улице в Полруане и бежала за церковь, чтобы спрятаться, но при этом сидела на стуле, загнанная в ловушку.
Люди здесь были незнакомые: мы почти никого из них раньше не встречали, большинство из них начали поход у деревушки Скоугар и шли на север, в Тоурсмёрк, чтобы там сесть на автобус до Рейкьявика. Эрика нигде не было – видимо, девушка в красных штанах все же заставила его перейти гору и дойти до Скоугар, как она и хотела. Зато напротив нас оказались два знакомых лица, вчерашние немцы из лагеря Лангидалур, явно родственники.
– Так почему вы сегодня в хижине, что ж не в палатках? – Они снова подталкивали друг друга локтями и хихикали. Какая им разница, где мы ночуем? Может быть, они переживают, что на полу не хватит места еще на четверых?
– Да там настоящий ураган снаружи.
Пока закипала вода для вермишели, Джули болтала с ними на немецком, который хорошо знала, но они все равно не переставали поглядывать на