Я не спускал глаз с блюстителей, надеясь перехватить их ненавидящие взгляды. Но мордовороты переминались с ноги на ногу в шаге от злейших врагов своего господина и даже бровью не вели. Отколошмать тогда не я гвардейцев, а они меня, сомнительно, чтобы Лингвист взирал сейчас на обидчиков с равнодушием сытого удава. Или это все-таки не мои старые знакомые, а другие блюстители? Нет, не похоже: вон у одного доспехи пулями слегка помяты… Повезло мне при прошлой встрече с этими парнями, что там говорить. Полагаю, они хорошо усвоили урок, и больше нам рассчитывать на такое везение не следовало.

Светопланер разъяренного Чича скрылся с глаз так быстро, что я и моргнуть не успел. Посредник воспользовался советом Рипа и рванул в чертоги Держателя на всех парах. Трудно было привыкнуть к таким перепадам темпа здешней жизни. Видимо, он зависел от уклада и, если можно так выразиться, генетической памяти чемпионов. Они так долго добирались сквозь Вселенную к Источнику, что, кажется, за это время возненавидели всеми фибрами своей души любое движение. Обитатели Ядра проводили досуг, плескаясь в световых купальнях, а если им предстояло куда-то перемещаться, светопланеры и распределительные узлы помогали им преодолевать огромные расстояния в кратчайший срок. Процесс перемещения являлся для чемпионов неотъемлемой частью их рутинной службы и не доставлял никакого удовольствия. Поэтому неудивительно, что Держатель ввел в напичканный ограничениями Трудный Мир такое условие, как «Движение – это жизнь». Чемпионы изгалялись над нами – подопытными шатунами – всеми мыслимыми и немыслимыми способами, а мы не только жили себе и не тужили, так еще и продолжали любить свою неуютную отчизну. Я был уверен, что, задумывая нашу экспериментальную Проекцию, Пуп понятия не имел, какие в итоге получит результаты.

– Ну, теперь готовьтесь, – изрек Рип, скрестив руки на груди. Говорил он это с усталым спокойствием узника, которому после долгих мытарств в камере смертников наконец-то объявили точную дату казни. – Сейчас начнется… И если все мы с вами в итоге окажемся в утробе гасителя, не держите на меня зла. Помните: Рип сделал все, что в его силах.

– Что-то ты рановато стушевался, мужик, – укорил его Хриплый. – Выше нос… или через какую дырку ты там сморкаешься? То, что мы принимали за укусы муравьев, ерзая голыми задницами по этому вселенскому муравейнику, были пока лишь уколы сосновых иголок. Но разве я не догадывался, что меня ждет, плюхаясь мягким местом на это муравьиное гнездо? Так что давай покажем вашему Держателю, кто здесь, мать его, настоящие чемпионы! Пускай теперь знает наших, «землян»!..

Замечание Охрипыча насчет разворошенного муравейника оказалось пророческим. Прошел час и двадцать две минуты – я нарочно засек время, чтобы узнать, насколько оперативно отреагирует Пуп на сногсшибательные новости, – и на пирсе, в конце которого находилась «каланча» посредника, стало весьма оживленно.

Когда я увидел, какие силы брошены на наше обуздание, мне подумалось, что сейчас мы с товарищами похожи на чапаевцев из довоенного кинофильма о легендарном комдиве, когда на них по чистому полю шли в атаку стройные колонны колчаковцев. И впрямь наш неунывающий прапорщик чем-то походил на Чапая, а «терминаторша» Агата – на современную Анку-пулеметчицу. (Впрочем, за кого тогда, по логике, следовало принимать меня? За Петьку, что ли?) Вот только, к несчастью, пулемета у нашей «Анки» не было, а Хриплый с туристическим ножом выглядел уже не так авторитетно, как Василий Иваныч – с шашкой.

Зато блюстители, если не брать в расчет их уродливые фигуры, двигались на нас ну просто идеальными колчаковскими колоннами. Движения гвардейцев были вымуштрованы до умопомрачительной синхронности. Причем это касалось не только бойцов в каждой отдельно взятой колонне, но и совместного марша всех колонн тоже. Для полноты картины не хватало лишь знамен, барабанов, винтовок и белогвардейской формы.

Едва вражеская армия приблизилась, я спешно взялся подсчитывать ее численность, но прапорщик своим наметанным глазом сделал это куда быстрее меня.

– Четыре тысячи бойцов! – сообщил нам Хриплый, присвистнув не то от удивления, не то от восхищения. – Десять колонн по четыреста человек в каждой… Вот это выучка, доложу я вам! Я, бывало, головой о стену бился, пытаясь полсотни охламонов-первогодков к строевому смотру выдрессировать, а тут вы только гляньте! Эх, молодцы, чертяки! Хоть, конечно, все поголовно и сволочи, но посмотреть на их марш, один хрен, приятно. Кстати, кто-нибудь видит командующего парадом?

Все, в том числе и Рип, помотали головами: «хореограф» этого впечатляющего действа предпочитал пока оставаться в тени.

– Надо полагать, они на этот плац не на строевой смотр вышли, – заметил дядя Пантелей, скуксившись, будто от зубной боли. – Неужели эта суета из-за нас?

– Не из-за нас. Из-за Шатуна, Несущего Свет, – уточнил Рип, после чего «обнадежил»: – Это лишь малая часть гвардии Держателя. По-видимому, он нас не слишком опасается, иначе, будьте уверены, прислал бы сюда гораздо больше блюстителей.

– А ты, адаптер, как погляжу, парень с юмором, – фыркнула Банкирша. – В прошлый раз мы и двух быков еле-еле побороли, а теперь по наши души целое стадо прислали. Да если им прикажут, они эту башню в пропасть голыми руками спихнут!

– Короче, махни рукой, скажи – пипец… – Прапорщик озадаченно поскреб макушку. – Однако, что ни говори, а приятно, когда сам повелитель Вселенной считает нас такими крутолобыми ребятами. Тоже мне напугал: по полтыщи с мелочью гвардейцев на брата! Да нам их окучить, как два пальца обсосать! Только чур, кто первый своих уложит, не расслабляется, а помогает отстающим товарищам…

Мне еще не доводилось наблюдать с высокой трибуны за таким масштабным парадом, к тому же организованным в мою честь. Десять походных колонн, состоявших из бойцов, идентичных, как однокалиберные шарики от подшипников (ни дать ни взять атака клонов!), подступили к нашему убежищу и сразу начали перестроение. Четко, без лишней суеты, враги развернули строй и, сомкнув ряды, организовали перед нами двойную блокадную линию. Она перегородила пирс поперек, от края до края, и отрезала нашей группе все пути к пешему отступлению. Которое мы, в общем-то, и не планировали, поскольку отступать нам было решительно некуда.

Завершив маневры, гвардия замерла без движения, будто утихшее после волнения море. Восемь тысяч мутных блюстительских глаз смотрели строго перед собой, и никто из громил – по крайней мере, мне так казалось – не поднял голову, чтобы взглянуть на нас. Мы были отгорожены мощной живой стеной, но все еще не видели того, кто командовал этим многотысячным войском.

– Отрадно, бляха-муха! – в очередной раз похвалил Охрипыч вышколенных блюстителей. – Орлы! Жаль только, без песни пришли. Эхма, кабы еще с вашим чувством локтя вы разучили «Распрягайте, хлопцы, кони!» или «Катюшу», цены б вам не было!.. Эй, Рип, давно хочу тебя спросить: а как тут у вас обстоят дела с искусством? Я не про живопись, балет, театр или еще какие великосветские развлечения толкую. Просто любопытно: вот плаваешь ты в своем световом бассейне, ловишь, грубо говоря, кайф, и неужели при этом твоей душе не хочется петь? Да я иногда дома в ванне такие арии затягиваю, что соседи аплодировать начинают. А в ваших шикарных бассейнах, наверное, вообще пел бы не умолкая.