Жандармы сопровождали женщин, как было объяснено, для безопасности, до железнодорожной станции. Однако их тон резко изменился, едва князь со своей свитой исчез из виду у границы города. Хмельницкие же ни о чем не подозревали. Путешествие вызывало у них даже интерес. Когда они плыли в Закавказье на корабле «Святой Алексей», за девушками вовсю ухаживали офицеры-моряки, против чего они не возражали.

...Уже на месте, в Тифлисе, Елизавете Николаевне весьма строго напомнили, что она с дочерьми «водворена на жительство в город Тифлис без права отлучения из него». Нарушение этого предписания будет расцениваться как преступление против монаршей воли. Хмельницкие почувствовали тревогу. Она усилилась, когда мать и дочери заметили слежку за собой. Им пришлось покинуть гостиницу «Северные номера», чтобы найти пристанище в более укромном месте.

Семья сняла квартиру в доме на отшибе, закрытым со стороны улицы густо разросшимся палисадником. Имелся и второй выход – прямо на обрывистый берег Куры. По веревке ничего не стоило спуститься вниз и уйти незамеченным. Видимо, такой поворот событий не исключался, поскольку и возле этого дома появились люди в штатской одежде и с военной выправкой.

Между тем связь между Валерией и князем была налажена немедленно. Ни последнюю роль тут играла мать Валерии, продолжавшая возлагать на роман дочери большие надежды. Для отправки и получения корреспонденции из Ташкента Елизавета Николаевна использовала своих новых соседей по дому: хозяев квартиры, портниху и прочих.

Валерия писала возлюбленному, которого из соображений секретности называла «моим милым доктором», ежедневно. От великого князя летели послания, заверявшие девушку в скорой встрече и в любви до гробовой доски.

Теперь счастье Николая Константиновича составляли письма его ненаглядной Царевны, которые она писала еще в Ташкенте во время отлучек князя в имения и пустыню. «Как драгоценный дар я храню их под иконою Св. Николая, которою меня благословил император Николай I. Я так привязался всей душой к Милой Царевне, к той, которая открыла для меня этот светлый образ добра и красоты».

Время шло. Отсутствие известий от князя повергало Валерию в тревогу. Ей казалось, что в Ташкенте произошло что-то непоправимое. Она просила его не горячиться, терпеть. Страх сменялся ревностью: а вдруг он ее уже разлюбил?

«Дорогой мой доктор!

Вот уже девять дней, как от Вас нет известий: должно быть, телеграммы Ваши перехватывают... мне так грустно, так хочется быть с Вами, жить около Вас, а исполнить этого нельзя... За кем Вы теперь ухаживаете (подчеркнуто Валерией. – Л.Т.), забыв о несчастном существовании Царевны, которая, несмотря на это, любящая, преданная и верная до гроба».

В ответ действительно приходят задержанные полицией телеграммы и письма – поток любви и нежности, адресованные тифлисской затворнице.

«11/9 1900

В нашем сердце постоянно живет и ярко сияет светлый образ золотой царевны. Нигде не бываю, никого не вижу, думаю только о Вас (подчеркнуто великим князем. – Л.Т.). Скоро, Бог даст, увидимся. Любящий Вас неизменно преданный

В.К. Николай».

«17 сентября решится все мое дело. Надеюсь, к общему благополучию. Ожидайте спокойно радостных известий; целую Ваши, ручки и молю Бога о Вашем счастье и здоровье.

Душевно преданный В.К. Николай».

«Живу только Вами. Сижу дома, молюсь...»

«Моя милая, родная Царевна... Я, вся жизнь моя принадлежит Вам и только Вам. Ничего не пожалею... Люблю, обожаю Вас, как никого. Жить без Вас не могу. Все идет к лучшему. Мы будем счастливы, я в этом уверен».

Между тем в действительности дела не спешили «идти к лучшему». Срок тифлисской ссылки подходил к концу, но, судя по письмам, ни князь, ни Валерия не видели конца разлуки.

Письма девушки перехватывались, впрочем, письма князя тоже «терялись» на почте. Николай Константинович помнил, как при прощании Валерия показала ему маленькую бутылочку, спрятанную в ридикюль. «Это яд, – сказала она. – Если нас разлучат навсегда, жить я не буду». Не получая известий от Царевны, князь телеграфировал ее матери:

«Сообщите здоровье Валерии Валерьевны. Все ли у нее благополучно. Очень беспокоюсь. Отвечайте немедленно.

Николай».

Наступил октябрь и князь понял: его обманули. Все силы ума, деньги, хитрость были направлены на то, чтобы тайно вернуть Валерию в Ташкент. За ним самим следили неотступно, и он стал искать верных людей, которые помогли бы ему привезти Валерию. «Обращаюсь к вам с просьбой помочь мне в деле, которое касается моей чести», – писал он каждому из них. План побега Валерии был им продуман до тонкостей.

...Однажды рано утром в квартиру Хмельницких постучали. Вошедший человек назвался Афанасьевым и порученцем его высочества. Он передал девушке картонку, в которой была круглая шапочка, длинное кисейное полотнище, часть грузинского женского головного убора, и маленький черный платок, который обычно повязывают поверх шапочки. Тут же лежала краска для волос и для лица.

Посланец князя заявил, что вечером будет ждать Валерию на вокзале. Присутствовавшая при этом мать девушки уверила его, что они тут же приступят к исполнению замысла князя.

В письме, которое ей передал Афанасьев, Валерия прочитала:

«Милая Царевна... Обнимаю Вас и прошу не бояться ничего. Главное, храбрость и смелость.

Я приготовил и послал письмо Государю, где отказываюсь от звания Великого Князя и от всех прав и доходов, ему принадлежащих. Царевна мне дороже... Навсегда Ваш Николай».

...Варвара, старшая сестра Валерии, отправилась с матерью на базар. Видя за собой филеров, они старались вести себя как можно естественней, расплачивались за провизию, однако Варваре удалось купить незаметно черную накидку без рукавов, какую носят грузинки. Когда они вернулись домой, Валерия уже перекрасила свои длинные, так любимые князем золотистого оттенка волосы в черный цвет. Мать надела на нее свое платье. Вместе с только что купленной накидкой этот наряд сделал полнее стройную фигуру девушки. А когда она навела черным брови, подмазала щеки, придав им землистый оттенок, и надела головной убор, подвязавшись платком, то стала похожей на женщину средних лет.

Теперь надо было незаметно выйти за ворота. Задача была нелегкая: невдалеке маячили три фигуры филеров. Но время торопило. Мало-помалу наступали сумерки. Старшая Хмельницкая зажгла в комнатах свет, чтобы с улицы казалось, будто вся семья в доме.

Но как отвлечь внимание от Валерии, которой надо было торопиться на вокзал? Мать со старшей дочерью вышли за ворота. Приняв заговорщицкий вид, поминутно оглядываясь, они быстро устремились в ближайший переулок. Как и ожидалось, филеры клюнули на эту приманку – двое устремились за ними.

Минут через десять Валерия спустилась по лесенке и не спеша отправилась по тропинке, ведущей через темную часть двора. Ее сердце гулко стучало. Филер, который остался сторожить их дом, вероятно, принял ее за одну из местных грузинок, живших чуть правее: в сумерках заборы двух строений сливались. Медленно идущая женщина с бесформенной фигурой и лицом, прикрытым покрывалом, не вызвала никаких подозрений.