«О ты, последняя любовь...» Так выглядел великий князь, когда в его жизни появилась гимназистка Валерия. И его пятидесяти лет как не бывало.

Такие выпады убеждали петербургских опекунов в справедливости вывода очередного медицинского обследования:

«Патологический характер и склад ума августейшего больного останутся навсегда такими, какими были с ранней молодости, поэтому нельзя надеяться, какими бы то ни было мерами исправить его характер...»

...Впрочем, в 1900 году великому князю было безразлично, что о нем думают в Петербурге. Ни наветы, ни похвалы, ни деньги, ни коллекции, ни жена, ни дети, ни любовницы, ни почитание простого народа, ни оскорбительное звание «Высокого Больного» – ничто его не волновало. Пропади все пропадом! Он влюбился. И ничего это не имело общего с амурными приключениями, на которые Николай Константинович был горазд всю жизнь.

Новой и последней его любовью стала пятнадцатилетняя гимназистка Валерия Хмельницкая. Подробности этой отчаянной страсти дошли до нас благодаря заведенному департаментом полиции делу с грифом «Совершенно секретно». Оно сохранилось в Российском государственном историческом архиве. Там же и по сей день лежат две выцветшие фотографии гимназистки Валерии и ее матери, вовлеченных в драматическое противостояние любви и роковых обстоятельств.

...До некоторых пор семейство Елизаветы Николаевны Хмельницкой, жены чиновника средней руки, жило безбедно. Осталась фотография, сделанная в Париже: мать семейства с тремя прелестными малышами – двумя дочерьми и сыном. Путешествие во Францию никогда не было дешевым удовольствием, и то, что Елизавета Николаевна могла себе такое позволить, говорит о достатке.

Потом в силу каких-то обстоятельств жизнь Хмельницких резко переменилась: они оказались в неуютном Ташкенте. Но самое худшее состояло в том, что муж, которого Елизавете Николаевне до поры до времени удавалось держать в руках, «спьянствовался». В крохотной бедной квартирке на окраине города денег становилось все меньше, а долгов все больше. Бурные семейные сцены следовали одна за другой. Стыдясь любопытных взглядов соседей, дети избегали выходить на улицу и обходились обществом друг друга. Наверное, они только порадовались, когда узнали, что папенька вовсе покинул их, переехав на жительство в Самарканд.

В доме стало значительно тише, но и голоднее. Разойдясь с мужем полюбовно, Елизавета Николаевна надеялась, что он будет присылать хоть сколько-нибудь денег. Увы! В редких письмах Хмельницкий красноречиво описывал всякие напасти, болезни, извергов-начальников. И ни слова о деньгах. Когда Елизавета Николаевна узнала, что у бывшего мужа появилась семья, стало ясно, что поднимать детей ей придется одной.

И все-таки мать семейства не растерялась. Не имея ровно никаких средств к существованию, Хмельницкая хваталась за любое дело: шила белье, предлагала услуги в качестве сиделки. Она уставала до обмороков, но всех детей отдала учиться в гимназию. В семье мать имела неограниченное влияние и воспитала у детей чувство преданности друг другу, без которых в их положении трудно было прожить.

Едва старшей Варваре исполнилось шестнадцать лет, она, еще не окончив курса гимназии, стала подрабатывать машинисткой в местном управлении. Ни одной траты на себя, ни одной обновки – все приносилось матери в дом. Но что сделаешь на жалкие рубли «пишбарышни»? Мать любовалась расцветающей прелестью дочек и думала: как им собрать приданое да и просто прилично одеть? Первое было пока мечтой. Ради второго Елизавета Николаевна, подложив под швейную машинку ватное одеяло, чтобы она не тарахтела, в ночной тиши перешивала старье.

По воскресеньям Варвара и Валерия отправлялись в офицерское собрание на танцы. Это было единственным развлечением, которое они могли себе позволить. Красоту девушек сразу заметили и оценили по достоинству. Кавалеры у них не переводились. Из-за сестер Хмельницких случались недоразумения, переходившие за пределами танцзала в драки. Вернувшись домой, дочки наперебой рассказывали матери о своих успехах. Та слушала их с чувством грусти и досады. Что толку в эдакой мелюзге: молокососы-кадеты, бедные учителя и путейские служащие. Разве это мужья для ее девочек? Легко предсказать их семейную жизнь: нехватки, скудный быт, злая бабья тоска, которая быстро старит самые хорошенькие личики. Нет, не такой судьбы хотела госпожа Хмельницкая своим девочкам.

И вот однажды судьба одарила Елизавету Николаевну надеждой, да такой прельстительной, что даже думать о том было боязно. Со всех сторон ей стали нашептывать, что на Валерию обратил внимание великий князь, часто посещавший молодежные вечеринки. А уж нрав этой первейшей в городе персоны – даром что сосланный – всем известен. Коли что заприметил, от того не отступится. Да и стоит ли упрямиться, если такой случай вышел. Супруга-то в столицу укатила сыновей навестить. Вот князь и разгулялся – воля!

Подбивая Хмельницкую посодействовать сближению Валерии и князя, едва ли кто искренне заботился о бедствующем семействе. Скорее другое: хотелось насолить Надежде Александровне, которой многие завидовали, да и вообще поразвлечься новой любовной интригой его высочества.

Поначалу Елизавета Николаевна была возмущена: ей предлагали отдать юную дочь в наложницы пятидесятилетнему сластолюбцу! Но мысль об «обаянии средств Его Высочества», о блестящем шансе покончить с полунищенским существованием в конце концов поумерили гордость оскорбленной матери. Человек всегда найдет оправдание своим поступкам. А вдруг, убеждала себя старшая Хмельницкая, она собственными руками рушит счастье Валерии? Ведь не она навязывает дочь, а он сам проявляет интерес к ней. По городу уже ползли слухи, что «великий князь начал серьезно волочиться за пятнадцатилетней девчонкой, прехорошенькой гимназисткой четвертого класса...» В квартиру Хмельницких на окраине города зачастили посланники Николая Константиновича с самыми соблазнительными предложениями.

Весьма осведомленные о начинавшейся интриге полицейские чины в своих рапортах писали: «Г-жа Хмельницкая имела полное влияние на дочь». Да и Валерия была польщена вниманием первого лица в городе, имя которого вызывало трепет. Однако, как выяснилось позже, девушка оказалась введенна в заблуждение: мать говорила ей «о законном бракосочетании» с князем. В мыслях обеих Хмельницких развод со «старой» женой Надеждой Александровной представлялся делом само собой разумеющимся и вовсе не сложным. Власть его высочества казалась им безграничной, а дальнейшая перспектива – фантастически, невероятно счастливой.

Надо отдать должное недюжинной коммерческой хватке, пробудившейся в Елизавете Николаевне. Ею была проведена целая серия переговоров с доверенными лицами князя. Но когда стороны пришли к соглашению, она не доверилась княжескому слову, а потребовала все зафиксировать на бумаге.

Его высочество обязался не только жениться на Валерии Хмельницкой, но и выдавать жене со дня свадьбы по тысяче рублей ежемесячно. Надо сказать, что зарплата чиновника средней руки в Ташкенте в то время составляла 40–50 рублей. В качестве свадебного подарка невеста получала единовременно пять тысяч рублей и такие дорогостоящие предметы, как столовый и чайный сервиз из серебра. Забегая вперед, скажем, что Валерия передала матери буквально все, что получила от князя, и Елизавета Николаевна очень деловито всем распорядилась. Деньги, ценные бумаги и даже дареное серебро были ею помещены в Ташкентское отделение Государственного банка на имя свое и других членов семьи. Особенно заботилась старшая Хмельницкая о сохранности бумаг с обязательствами его императорского высочества.