У Северного моря распространялся вширь громадный городской ландшафт Гамбург, уже присоединивший к себе Любек и Итцехо[45]на севере, Бремен на юге. Гамбуржцы, которые поддерживали союзнические отношения с Лондоном, никакого переворота не допустили: власть их правящих родов после подавления нескольких мятежей только усилилась. Жители этого большого приморского градшафта содрогнулись от ужаса, узнав о приближении бранденбуржцев. Народные массы Гамбурга, хоть и отличались инертностью, настояли на том, чтобы на западе и на юге были сооружены оборонительные валы, которые позволят остановить чужаков, питающих враждебные намерения. Лондонцы понимали, что Гамбург для них опасен, однако английские сенаторские кланы предпочитали иметь дело с элитой нового типа: такой, как гамбургская. Лондон — правда, безрезультатно — направлял послов и к Мардуку, и к бранденбургскому сенату, и к предводителям отдельных тамошних орд. Британское правительство хотело предостеречь бранденбуржцев от нападения на Гамбург. И тут кому-то из англичан пришла в голову удачная мысль: использовать в своих целях фрондеров и оборотней из самого Бранденбурга. Оборотни давно уже тайно снабжались из-за границы необходимыми материалами; по указанию иноземных сенатов лаборатории Меки поддерживали с ними постоянную связь. Эти оборотни, потомки разгромленных правящих родов, рано начали вооружаться. Когда режим Мардука, вопреки их ожиданиям, окреп и сумел мобилизовать невероятную энергию, таившуюся в народе, оборотни смешались с воинственными ордами. Повсюду они образовывали отдельные группы, но в условиях ослабления центральной власти это не привлекало внимания чиновников.

Под Ганновером, рядом с лагерем Лоренца, оборотня и предводителя орды, приземлилось несколько самолетов. Прилетевшие англичане желали поговорить с самим предводителем. Среди них был негр огромного роста, с кожей темно-коричневого оттенка. Пока бледнолицые англичане, возглавляемые Теном Кейтсом, вели переговоры с главарем бранденбуржской банды, прогуливались между елями, а в полдень, устроившись на берегу реки, вкушали жесткую варварскую пищу — жаркое из какого-то подстреленного лесного животного, — этот чернокожий, которому не предложили участвовать в беседе, незаметно разгуливал по лагерю, а после сидел на песке, поджав под себя ноги и прикрыв глаза, и, казалось, хотел лишь одного: закутаться в какое-нибудь из тех пестрых меховых покрывал, что расстелили на земле англичане. Гости с улыбками и изъявлениями благодарности приняли бронзовые ступки и пестики, которые местные предложили им, видя, что они напрасно пытаются разжевать своими слабыми челюстями, черными пеньками зубов жилистое тушеное мясо. Англичане толкли мясо, превращая его в кашицу, и только потом глотали. У наблюдавших за ними бранденбуржцев лукаво поблескивали глаза. Сами-то они вовсю жевали кусали причмокивали языком; и даже разгрызали кости. Чернокожий, справлявшийся с мясом не хуже местных, не проронил ни слова даже когда Тен Кейтс, поднявшись на закате с земли, стал неспешно прогуливаться вместе с другими и вдруг, приобняв худощавого Лоренца, показал ему на самого негра, на Цимбо: дескать, этого они оставят здесь; бранденбуржцам он наверняка пригодится.

Как крокодил, который бесшумно скользит по поверхности прогревшейся воды, наслаждается солнечным теплом, равнодушно позволяет речным волнам захлестывать его, напоминает (что с близкого расстояния, что издали) зеленовато-коричневый древесный ствол, а на песчаном берегу, подсохнув, кажется серым шероховатым камнем: так же мало привлекал к себе внимание передвигающийся но лагерю Цимбо. Вечером, когда англичане улетели, он куда-то пропал. А наутро постучал в дверь Лоренца и, когда его впустили, неловко уселся на предложенный ему стул. Положил левую руку на стол; спросил, чем здесь стреляют. Рука кровоточила. Лоренц наклонился над раной: оказалось, негр ночью наткнулся на караульного, который разрядил в него заряд дроби. Плосконосый чужак пробормотал: «Жжет»; и позволил себя перевязать. Потом спросил гулко-басистым журчащим голосом, чем они тут занимаются. Белки его глаз сверкнули. Он рассмеялся и кивнул, когда Лоренц сказал, что они для виду готовятся к атаке на Гамбург, а между делом шпионят и загодя заботятся о том, чтобы в новых районах было разрушено не слишком много предприятий. Хозяин и гость опрокинули по рюмке коньяку. А что поделывает консул Мардук, и где он сейчас; существует ли еще сенат? Белый военачальник поспешно вскочил и притворил дверь. Мардук, объяснил он, держится на заднем плане, но доверять консулу нельзя: он хоть и кажется равнодушным, но вообще человек опасный. Цимбо опять что-то проворчал, показав налитые кровью белки. Лоренц стал настаивать, чтобы англичане быстрей оказали помощь. Цимбо из-под опухших век бросил на него насупленный взгляд и, обнажив на секунду крепкие желтые зубы, выскользнул за дверь. Целую неделю оборотни, полагавшие, что их час вот-вот пробьет, ничего не слышали об этом английском функционере. Потом они узнали, что он побывал в старой столице, разговаривал с самим Мардуком, а после посетил рудники в Лаузице. Время шло; когда Лоренц уже потерял надежду снова увидеть негра, тот вдруг объявился — в рабочем комбинезоне пришел со стороны шоссе Ферден-Целле, на котором располагались аванпосты бранденбуржцев. И опять начал слоняться по лагерю…

Гамбуржцы между тем перешли в наступление. Сумрачный месяц сентябрь… Гамбургский сенат — после того, как переселенцы из Бранденбурга начали просачиваться в Люнебургскую пустошь — перестроился и решил удовлетворить требование своего населения, испуганного тревожными сообщениями о восточных агрессорах. Жители приморского города полагали, что сумеют быстро покончить с этими варварскими ордами. Втайне от наблюдателей из Англии и дружественных континентальных стран сенат послал вперед горстку технических специалистов с наступательными орудийными установками, напоминающими прежние бранд-мачты, но компактными и транспортабельными. Эти отряды, выступив из Бремена, всего за несколько дней осуществили радикальную чистку прочесанных ими участков. Они углублялись не слишком далеко и двигались не очень широким фронтом, ибо власти хотели лишь отпугнуть бранденбуржцев, надеясь, что дальше все само собой образуется. Но солдат — после того, как они убедились в эффективности своих испепеляющих орудий — ничто не могло остановить. В Гамбурге сенат уже второй день бурно обсуждал вопрос о целесообразности продолжения войны и о том, как ее вести дальше. Наступающие же тем временем снова подсоединили провода к большим (тянувшимся из-за границы) кабелям, водрузили свои трансформаторы, экраны, концентраторы энергии на круглые вагонетки и отправились на северо-восток, в глубь Люиебургской пустоши. Кочевавшие в этом районе северные орды бранденбуржцев были уничтожены, а другие, ближайшие к ним, отступили к Аллеру и дальше — в Ганновер. Пустошь оказалась полностью свободной от восточных агрессоров. Приморский Гамбург от такой новости взбаламутился. Представители элиты были настроены воинственно: они хотели окончательно изничтожить бранденбуржцев. Бранденбургские банды уже откатились от Ганновера, Хильдесхайма, Брауншвейга. Еще раньше, когда в Бранденбурге множество мужчин и женщин вступило в действующую армию, там снова возникла потребность в синтетических продуктах, производимых фабриками Меки. С неудовольствием возвращались люди к потреблению нежной сверхкалорийной пищи, от которой почти отвыкли. Берлинский сенат с горечью констатировал, что из-за войны поля и угольные шахты лишились работников; но он также гордо заявил, что граждане сумеют преодолеть этот трудный период.