— Да господин Арт, понял — Дезмонд.

— Хадс или Дез? Кто-нибудь из вас умеет управляться с парусом? Реактивный двигатель придумаю чуть позже.

— Я умею, — кивнул Хадс, — мне доводилось ходить по морю.

— Ну что же, тогда предлагаю ловить ветер и отправляться домой, но сначала поднимемся повыше и полюбуемся в последний раз, этим городком…

— Ты хочешь его разрушить, — Агата поняла, что я принял решение, — когда ты таким стал Арт?

Я не понял с осуждением она говорит это или наоборот с уважением, да это и не важно было. Я принял решение. Я хотел сделать для этого мира что-то хорошее, но это ему от меня не нужно. Если мир хочет чтобы я делал что-то плохое — хорошо, я буду делать плохое. Но буду это делать хорошо. И думаю, у меня это получится.

— Со мной все хорошо. Верь мне. Все теперь будет прекрасно.

Убрав парус зависли в нескольких сотнях метров, на том уровне над землей, где почти не было ветра — выше западного воздушного течения, но ниже облаков которые плыли на восток, мы глядели на погружающийся в сумерки Форрадейр, как вдруг на холме, где располагался графский замок, расцвел огненный цветок, разбрасывая во все стороны камни и целые куски строения. Вслед за ним весь город словно подпрыгнул или вздрогнул и то тут то там, начали распускаться такие же огненные цветы, а вдоль некоторых улиц — пылающие трещины и целые огненные реки, в которые проваливались дома… Таймер сработал, зажигалка загорелась, и водорода в канализационных тоннелях успело скопиться немало…

Агата расширенными глазами глядела вниз на полыхающий город, Хадс стоял рядом, тоже впитывая в себя зрелище, уверен он запомнит его надолго, и только Дез оставался таким же как всегда — строгим и спокойным, как будто разгром целого города его нисколько не удивил.

А я что? Я ничего. Я стоял, глядел на полыхающий внизу город, и задавался вопросом: где мой разум? Пикси же сбивали странников с пути в английской мифологии? Или кто? Тролли? Нет, те вроде просто под мостами жили. Пикси, точно они. Маленькие такие светлячки, которые сверкают в ночи крошечной золотой искоркой и странники идут за ними в темный лес, сходя с верного пути. Да, похоже. Точно их проделки. Не сам же я до такого дошел? Или сам?

— Черт возьми Арт, — покачал головой Хадс, — что же ты наделал?

— Мы встретились в странный период моей жизни…

Глава 23

Подкованные лошадиные копыта звонко цокали по булыжной мостовой, карета поскрипывала, покачиваясь в такт неторопливому движению лошади, а пассажир кареты — Сендми Навак, голос императора, перепроверял исписанные острым, мелким почерком листы бумаги, собранные в толстую папку из красной кожи. В папке, собранные в аккуратные стопки, прошитые нитью, лежали задания для прессы.

«Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Империи и иных окрестных странах» кратко именуемая просто «Ведомости», «Столичный листок», «Голос столицы».

Сендми Навак попытался вспомнить называл ли кто-нибудь столицу, иначе чем Столица, у города ведь было свое имя, но вспомнить не смог. Как империю все именовали не иначе чем Империя, так и столицу никто иначе чем Столица, не называл, да и имени Императора, его «голос» уже давненько ни от кого не слышал. Все эти понятия уже давно стали нарицательными, и когда кто-то в империи говорил слово столица — было понятно что имеется в виду отнюдь не столица какого-нибудь иного государства или королевства в составе империи, а именно Столица, с большой буквы.

Сендми любил этот город, особенно осенью, когда летняя жара и духота, да и чего греха таить — откровенная вонь, на некоторых улицах, сменялась прохладой и свежим соленым ветром, что всегда в эти месяцы дул со стороны моря. По своей должности ему доводилось бывать едва ли не во всех уголках огромного города, и он знал что Столица — это город контрастов.

Если Император, Мендакс и иные благородные видели в Столице объединение светского общества и высшей аристократии, величественные дворцы, красивые ансамбли и парки, город роскошных балов и театров, шумных улиц, ярко освещенных даже ночью, то он, Сендми, видел Столицу с иной стороны. Он видел ее как город, в котором происходит бесконечное противостояние мира величественных дворцов, парадных подъездов и таинственных садов, грязным зловонным улицам и проспектам, где царит нищета, пьянство и распутство. Сендми видел как столица возвышает, но и как город пожирает маленьких людей он тоже видел. Видел светлые, широкие проспекты и изысканную архитектуру, а за их фасадами, в переплетениях узких переулков, видел нагроможденные друг на друга «дома без архитектуры». Массив серого камня, квадратные коробки, грязные ящики набитые людьми, что жмутся один к другому, нависают один над другим и один с другим соединяются над землей, оставляя для прохода лишь узкие, словно вырубленные в них арки переходов, в которых темно даже днем.

В один из таких районов он и держал путь. Здесь печаталась старейшая в империи газета с длинным неуклюжим названием, именуемая чаще всего, просто «Ведомости». Редакция располагалась в доме напротив императорского дворца, блистала мрамором, золотом, дорогими породами дерева и огромными витражными окнами, от пола до потолка. Ухоженные секретарши и клерки в накрахмаленных рубашках и шелковых галстуках сновали между кабинетами по коридорам, которые были шире чем некоторые улицы в промышленной зоне города, куда приехал Навак, и где располагалась типография.

Кучер щелкнул кнутом, отогнав пару оборванцев, остановил карету и открыл дверь, потянул за рычаг, выдвигая из под днища кареты хитрым образом сложенную деревянную лестницу с широкими ступенями и перилами, дабы пассажиру было удобнее покинуть экипаж. Из торца толстой двери кучер извлек сложенный зонт, и распахнул его над головой Сендми, защищая того от мелкого моросящего дождя. Маленькие нюансы делавшие жизнь удобнее. Кареты производства Беннета Леина, славились этими важными мелочами.

Три стражника соскочили со своих мест — один с козел, он сидел рядом с кучером, а еще двое с задней лавки, пристроились рядом с шефом и вошли в арку, очутившись в квадратном дворе. Прошли его насквозь, к следующей арке и вышли на второстепенную улочку, что словно длинная кишка соединяла между собой два проспекта.

Таких узких, нищих переулков, что словно нитки в изнанке города, соединяли невидимыми швами его лицевые, накрахмаленные и отутюженные районы, было много. Любой, даже самый дорогой наряд, виден лишь наполовину — вторая половина это изнанка. Дома здесь стояли настолько близко друг к