Вам, естественно, неинтересно знать, что пришлось испытатьмне, прежде чем я, ухитрившись не потерять деньги, вручила их Бекоеву. Когда мыс Митей отправились назад, я полагала, что все испытания позади, но они, каквыяснилось позже, только начинались. Здоровье моего мужа было подорвано, измолодого, цветущего человека он превратился в убогого инвалида. Нарушился обменвеществ, сейчас Митя весь покрыт незаживающими язвами. Врачи только разводятруками. Одни говорят о полном отсутствии иммунитета, другие — о перенесенномстрессе, но вылечить Митю не может никто. Единственное, что емупомогает, — это инъекции очень дорогого гормонального препарата, напокупку которого уходят все наши средства. Я работаю художницей на договоре водном издательстве и получаю крайне нерегулярно маленькую зарплату. А ведь унас еще есть дочка. Вот и приходится, сдерживая слезы, ломать голову, чтокупить: ампулы для Мити или еду Лизе. Честно говоря, я чаще делаю выбор впользу мужа, без уколов он просто начинает умирать, поэтому Лиза питаетсягеркулесом на воде. Помочь нам некому. Находясь в ужасном положении, я решилаобратиться к вам…»

Я оторвал глаза от текста и взял сигарету. Бедная женщина,не всякая вынесет такое. Естественно, она хочет денег. Надо посмотреть, какиекоординаты указала она, и съездить к ней. Похоже, несчастная пишет правду,газеты полны сообщений о солдатах, которых чеченцы удерживают в плену, надеясьполучить от родственников солидный куш. Но почему мне не нравится письмо? Чтонастораживает? Раздавив в пепельнице окурок, я вновь взял густо исписанныйтетрадный листок, ожидая прочитать фразу типа «…пришлите денежный перевод, всюжизнь за вас молиться стану», но конец послания оказался более чем неожиданным.

«…решила обратиться к вам. Говорят, что в фонде „Милосердие“работают на самом деле добрые люди. Наверное, вы знаете много обеспеченныхмосквичей, таких, у которых есть все, кроме детей? Брать ребенка в детском домеопасно, пусть лучше пригреют нашу Лизочку. Мы с Митей никогда не курили, непили, не принимали наркотики, имеем высшее образование, и в роду ни у него, ниу меня не было патологий. Да, сейчас мой муж стоит на краю могилы, но эторезультат чеченского плена. Я люблю дочь больше жизни и не могу видеть, как онаголодает. Клянусь, что никогда не приеду к людям, которые ее удочерят. Выможете даже не сообщать мне, кто забрал Лизу, лишь бы это оказались богатыелюди, способные обеспечить девочке счастливую жизнь. Конечно, расставшись сдочерью, я долго не проживу, да и не надо. Митя тоже не жилец, вот и уйдемвместе, одновременно. И он, и я готовы к такому решению наших проблем, гнететтолько мысль о Лизоньке. Помогите найти девочке семью. Мне не надо денег, я не собираюсьпродавать дочь, просто отдам в добрые руки».

Внизу были указаны адрес, телефон и шла приписка: «Звонитедолго, я днем на работе, а Митя не сразу может взять трубку».

Сначала мне стало жутко. Да они задумали самоубийство, решивпристроить дочь. Это ужасно, надо немедленно позвонить, а потом мчаться туда,прихватив побольше наличности. Естественно, девочку нельзя разлучать с матерью,надо обеспечить им нормальное существование, положить парня в клинику,выяснить, что за болячка с ним приключилась…

Потом первый порыв прошел. Я еще раз взял послание,перечитал его, удивляясь непонятному чувству тревоги, вновь посмотрел на адреси подскочил в кресле. Ну конечно, как только я сразу не понял! Капотня! Передмоими глазами был адрес… Беаты.

Я схватил блокнот, перелистал страницы. Да, вот он, улица,номера дома, квартиры — все совпадает. На марке стоял штемпель «20 декабря».Письмо было отправлено до убийства Беаты. Чуть пониже виднелся другой штамп —«4 января». Значит, письмо попало на мой стол скорей всего пятого. Ленкавыгребла почту из ящика и сгрудила в кабинете. Но я был занят расследованием ине разбирал корреспонденцию. Обычно письма идут по Москве три-четыре дня. Ноперед Новым годом почта захлебнулась в открытках, вот послание и запоздало.

Хотя, может, я ошибаюсь? Вдруг несчастная тетка живет рядомс той квартирой, которую снимала Беата? Вдруг случайно указала неверный номер?Маловероятно. А все же вдруг?

Я схватил трубку и принялся набирать номер. Сейчас выясним,есть ли кто-нибудь в квартире. У Беаты никогда не было мужа, попавшего в плен,и голодающей дочери. Хотя девочка Лиза существует на самом деле, она спитсейчас в нашей комнате для гостей. Но зачем Беате выдумывать такое? Ладно быпросила денег, тогда понятно, а здесь совсем иное. Теряясь в догадках, яприжимал трубку к уху, понимая, что придется ехать в Капотню. Скорей всего,несчастная женщина живет в соседней квартире, ну бывает так, хочешь написать 6,а рука выводит 8. Я обойду весь дом, но найду бедняжку!

— Алло, — прошелестел тихий мужской голос.

— Простите, это из фонда «Милосердие», мы получилиписьмо, но подпись неразборчива, вы, наверное, Митя?

— Да.

— Ваша жена дома?

— Нет.

— Когда она придет?

— Никогда.

Я вздрогнул.

— Почему?

— Беата умерла, — вяло ответил мужчина и судорожнозакашлялся.

Я почувствовал себя главным героем пьесы абсурда. Беатаумерла? Значит, все-таки она писала письмо! Но у нее никогда не было супругаМити, которого пришлось выкупать из плена. Впрочем, сына Регины Глебовны звалиДмитрий, дома он откликался на Вадима, но ведь логичнее обращаться к нему Митя!Минуточку!!! Дмитрий Быстров давно умер, и вообще, с кем я разговариваю? Ощущаялегкое головокружение, я ошарашенно поинтересовался:

— Вы кем Беате приходитесь?

— Я ее муж, Дмитрий Быстров, — прохрипел парень.

— Вы не умерли? — вырвалось из моей груди.

— Пока нет, но за этим дело не станет, ходить я уже немогу, конец близок, ну и слава богу.

Он продолжал еще что-то говорить, но я оглох. ДмитрийБыстров жив? Как же это? Регина Глебовна утверждала, что сын мертв. Может,Беата, чтобы избавиться от докучливой свекрови, просто разыграла похороны? Нет,такого быть не может. Существовал только один способ узнать правду.

— Сейчас я к вам приеду.

— Сделайте милость, — просипел парень, —купите по дороге батон и кусочек сливочного масла, мы с дочерью не ели неделю.

— Хорошо, обязательно.

— И не звоните в дверь, просто толкайте ее, онаоткрыта, я не встаю с кровати.

— А где ваша дочь?

— Лизонька? Тут, на ковре лежит.