Плохие дела.

Такое известие солдат сильно подкосило. Дух тот самый. Зачем тогда, спрашивается, нужно было всё это затевать, дух баламутить, и всё прочее. Ужасная ситуация, ужасное настроение. Словно угостил чужой «дядя» ребёнка конфеткой, тот, счастливый, обрадовался, развернул её, а там — даже не хлебный мякиш, а вообще ничего. Дупль-пусто. Тьфу, ты, мать его!

Если нельзя, но очень нужно, то…

Примерно с таким поганым настроением — плюс, минус — сидели сейчас наши музыканты, Тимофеев, Мнацакян, Кобзев с Трушкиным и Генка Мальцев в скверике возле управы, на скамейке. Перекуривали. Вернее, не перекуривали, а размышляли, как с таким результатом возвращаться в полк. Стыдно. Просто невозможно. Дирижёр не поймёт. Да и этого… чиновника… проучить бы надо. Но как. Он же раскричался: «охрана, охрана». За ним же неприкосновенность или что там… Управа! Распоясалась чиновничья «братва», ити иху, своих не узнаёт.

Тимофеев так и заметил:

— Провал. Полный провал. Первый. А я так надеялся. Вот поганец. Выгнал.

Мнацакян растроенно ногой качал…

— А я не понял, чего это он так разозлился? Вроде хорошо уже шло. Почти уговорили.

Кобзев рассеяно нюхал уже второй цветок сорванный с клумбы.

— Ничего не хорошо. Козёл он лохматый, вот и всё. Чинуша. И как только таких выбирают!

Помолчали… Перебрали разные условия, как приговоры чиновнику: «их назначают», «сейчас их всех назначают», «выстраивают», «вертикальную власть…»

Музыканты люди современные, грамотные, кроме телевизора разные политинформации не только слушают, но и даже конспектируют. Могут оценить, что есть где, и как… но этот! Козёл! Редко по управам потому что ходят.

Кобзев выплюнул цветок, скривился, горьким оказался.

— Тьфу, гадость какая. Но он меня достал. Я еле сдержался.

На что Тимофеев не раздумывая предложил, так просто, между прочим.

— Надо бы наказать этого чукчу.

Мнацакян заметил вяло, но определённо, потому что помнил о толерантности.

— Он не чукча, он, как мы все, русский.

Тимофеев скептически глянул на Мнацакяна, но вроде согласился, мол, это же образно. Генка Мальцев стал уточнять, как его накажешь, как? Он же — власть. Мы ничего о нём не знаем. Мнацакян, жестом фокусника, неожиданно вынул из кармана какую-то бумажку, и помахал ею.

— Ап! А вот его визитка, в руках у меня случайно завалялась. Сейчас познакомимся.

— О!..

С неё всё и пошло. Правда несколько минут ребята, мягко говоря, словесно «прессовали» Гарика по поводу ловкости рук и… Не хорошо, мол, но, Гарику простительно, потому что он артист, и пусть чиновнику будет плохо, решили. Разглядывая так сяк визитку, Кобзев и предложил меру наказания:

— О! А у меня идея! Звони, Жека, как тогда, командиру полка, только теперь голосом Медведева. Пусть чувак сознание от страха потеряет.

Трушкин хмыкнул, потёр руки и ехидно посочувствовал «дяде».

— Ага, он неделю в себя потом приходить будет… от… счастья! Запьёт ещё с дуру горькую.

— Тогда говори голосом Путина. Хочу послушать! — потребовал Гарик. — Когда ты так красиво-строго говоришь, из меня весь минор сразу выходит, как газировка из стакана. Крепким становлюсь, как мои благословенные горы, как железнодорожная рельса.

— Ха… — Это опять Кобзев…

Опуская последовавшую за этим — обычную — короткую перепалку Гарика с Кобзевым по поводу ершистого петуха с Кавказа, про рельсы, которые гнилые и кривые, про горы, и кто кого обидеть хочет, кто здесь мужчина и у кого юмора нет, Тимофеев остановил: «Ну, хватит вам, не заводитесь, я набираю номер», достал свой сотовый телефон. Дебаты вмиг прекратились. Кобзев протянул визитку.

— Здравствуйте, девушка, — голосом не Путина, Медведева, набрав номер, поздоровался Тимофеев. Музыканты, восхищённо вытянув лица и округлив глаза, переглянулись, ну даёт, мол, классно, не отличить, один в один. — Президент России вас беспокоит, Дмитрий Анатольевич Медведев. Могу я услышать заместителя главы управы Романенко Артура Алексеевича?.. Ага, вышел, говорите… Надолго?.. Нет-нет, искать не надо. Передайте, мы помним его знаменитый голос и удачные выступления. Выросли на его песнях. Да! Надеемся в ближайшее время вновь услышать. Пусть не манкирует. Жаль если он откажется. Очень бы хотелось, очень. Всё. Передайте. До свидания.

Когда он отключил телефон и победно взглянул на товарищей, Мнацакян обрёл дар речи, руки в стороны развёл.

— Вах, как красиво сказал, друг! Ещё раз таким голосом скажешь, я стоя тебя всегда слушать буду! Трубу твою носить буду! Сам чистить буду, никому не доверю! Здорово! Настоящий артист. Не лабух, как… как некоторые…

Ну… Вновь возникшую словесную, дружескую перепалку между теми же личностями: «какие такие некоторые, и с кого нужно брать пример», можно опустить. В принципе, дело сделано, можно и уходить, но в дверях управы неожиданно возникла та самая секретарша чиновника, Татьяна. Первым её заметил Женька Тимофеев.

— О, глядите, секретарша выскочила. Нас, кажется, ищет. Девушка, вы что-то потеряли? — кричит ей. — Свою машину ищете? Угнали?

Девушка увидела их, бросилась к ним.

— Нет-нет, я недавно здесь работаю, ещё не заработала, я на маршрутке езжу! Уфф… — Подбежала к ним, выдохнула. На солнечный просвет фигура чётко смотрелась. Удачно её солнце высветило. Вполне эротически. — Как хорошо, товарищи, что вы ещё здесь! Я за вами. Артур Алексеевич просит вас срочно вернуться, он изменил своё решение. Прошу, товарищи. Извините. Прошу.

Кобзев рассматривал девушку снизу вверх, тянул время, кривился…

— Да у нас времени уже нет, девушка, нам идти надо.

Секретарша умаляющее руки к груди прижала. Музыканты и это рассмотрели. Самое то, груди, третий размер.

— Что вы, нельзя. Он приказал без вас не возвращаться. Он ждёт вас.

Мнацакян наслаждался достигнутым положением, как пряник ломался.

— А что такое? Мы что-то забыли, девушка?

— Пойдёмте, я прошу вас. Если вы не пойдёте, он меня уволит, а у меня ребёнок на руках, и пенсионерка мама.

Мнацакян дальше терпеть такое не мог, он не босяк, он мужчина, горец. Первым и поднялся.

— Ну если женщина просит, и мама с ребёнком на руках, я согласен.

От фигуры на солнечный просвет пришлось взгляд оторвать… к сожалению.

Кобзев вздохнул:

— Ладно, куда деваться, если просит, пошли.

— Пошли, — согласился и Тимофеев.

Поднялись и Трушкин с Мальцевым.

Признание «Михаила»