— Пошла отсель…

Он, не поднимаясь, уставился на собаку, глядя в глаза, оскалился. Собака, продолжая лаять, попятилась, а потом, тихо взвизгнув, бросилась наутёк. Старик Кандыбалов, пастух, так ничего и не понял, увидев своего пса Разгона, вылетевшего пулей из березняка и старавшегося забиться ему под ноги.

— Ты чегой-то, а ну, ату его! Хто там тебя пугнул, щас с ружья стрелю!

Он вскинул висевшую за плечом старую бердану, и гулкий выстрел многократным эхом покатился по сопкам. Остап залёг и не двигался. Пастух постоял немного, всматриваясь в лес, а потом, закинув бердану за плечо, споро зашагал, догоняя шарахнувшихся от выстрела коров. Пёс бежал рядом с ним, то и дело оглядываясь в сторону затаившегося Остапа. «Надо мужикам сказать. Медведь, что ли, рядом лазит али волки. Разгон так и жмётся к ногам, так и жмётся. Чует зверя, старый охотник», — думал Кандыбалов, входя в деревню.

— Ты чё, Кандыба, никак, стрелил кого? — спросил пастуха вышедший встречать скотину из крайней хаты старик Кулаков.

— Не, пуганул тока, какой-то зверь коло деревни бродит. Поди, Панфилыч, сынам скажи, пущай пробегут с собаками вдоль дороги. Може, они кого и стрелют.

— Нету их дома, с утра на рыбалку подались, ещё не возвертались.

Панфилыч, закрыв воротину за коровой, смачно дымнул козьей ножкой, провожая глазами пастуха. «Годов бы десятка два скинуть, сам бы сбегал», — подумал он и присел на старое, с облетевшей корой, гладкое и тёмное кедровое бревно, с незапамятных времён лежавшее около его хаты. Да, думал он, время летит, вот на этом бревне сидел он когда-то со своей зазнобой, ночи напролёт тиская её и зацеловывая до потери сознания. Теперь та зазноба возится у печи. На бревнышко, поди, уж и не поместится, раздалась, однако глаза как были молодыми да лукавыми, так и есть, ничё её не берёт. А вот он сдал в последнее время. Уж не тянет ни на рыбалку, ни на охоту, да и до другой охоты как-то остыл, всё ж восьмой десяток разменял. Хотя надо бы сёдня… Докурив самосад, Панфилыч пошёл в хату, где, накрывая к ужину, суетилась его любимая жена.

— Егор, ну ты где, я уж налила, остывает, садись ужинай, я пока со скотиной управлюсь. — Глянув на него, улыбнулась. — Скоро я, — весело, с укором, сказала она, как будто прочитав оставленные у кедрового бревна мысли своего мужа.

Вечерело. Остап, рванувший сначала от деревни в тайгу, остановился. Поразмыслив, повернул назад. Ещё светились огоньками окна крайней хаты, когда он подошёл к изгороди. В небольшое оконце с незадёрнутой занавеской было видно, что в доме на столе горит керосиновая лампа и около неё сидят два пожилых человека, мужчина и женщина. Остап, не раздумывая, вошёл в ограду и подошёл к дверям. Дверь в сени была открыта, он подошёл и негромко постучал. Панфилыч услышал стук и удивлённо глянул на жену.

— Галка, слыхала? А ну гляну, хто там скребётся, двери-то открыты. — Взяв в руку лампу, он подошёл к двери и, открыв её, спросил: — Хто там пожаловал на ночь глядя? Заходь, двери открыты.

Сенная дверь осторожно открылась, и Панфилыч увидел жалкую фигуру убогого человека.

— Люди добрые, помогите страннику Христа ради.

Побег из лагеря группы заключённых, да ещё с оружием, да оставивших после себя восемь колото-резаных трупов из взвода охраны — такого не было давно. Докладывать в Москву начальнику лагеря было просто страшно. Но докладывать пришлось, и телефонограмма, пришедшая в ответ, требовала принять все возможные и невозможные меры по розыску и уничтожению беглых. От этого зависела теперь судьба многих, и в первую очередь его, начальника лагеря, поэтому полковник не спал уже двое суток. Не спали и его подчинённые. Подтянутые из Читы поисковые группы из частей особого назначения уходили и уходили в тайгу на поиск бежавших, квадрат за квадратом прочёсывая таёжные дебри. Приказ был короток — найти и уничтожить.

* * *

— Такдыган, проснись, у нас гости. — Ошана тормошила старика, с тревогой вглядываясь в его лицо.

— Ох, мне такой сон снился, а ты… Какие гости? — Старик проснулся и сел на топчане.

Огонь еле теплился в очаге, и в чуме было прохладно. Ошана подбросила несколько мелких веток ерника, и огонь вспыхнул, ярким пламенем осветив жилище старика.

— Так что за гости, Ошана?

— Не знаю. Большой костёр, много людей, вооружены, конные, пришли вечером и стали стоянкой за сопкой в логу, у ручья. Уходить надо, пока они не видели нас. Утром будет поздно.

Через пару часов семья Ошаны с небольшим оленьим стадом быстро уходила по долине на север, оставив после себя только прилитые водой и припорошенные прошлогодней травой угли от очагов.

— Почему мы уходим ночью? Почему мы так спешим? — задавал вопросы Игорь всем по очереди и, не получив ответа, оглядывался и оглядывался в темноту у себя за спиной.

Видя озабоченные лица своих близких, чувствуя опасность, грозившую всем, он перестал спрашивать. Вооружившись луком, чуть приотстав от уходивших, осторожно двигался следом, охраняя уходившую семью и стадо. С некоторых пор Игорь уверовал в то, что эти люди — его семья и никого другого на свете ближе ему и нет. Он и не подозревал, насколько был прав. Такдыган, ехавший впереди, заметив действия Игоря, довольно улыбнулся. Тайга лечит. Тайга даёт жизнь. Когда некоторое время назад стойбище проснулось под крики новорождённого и счастливая, враз помолодевшая, Ошана вынесла и показала старику его правнука, у Такдыгана навернулись слёзы на глаза.

Он хотел увидеть ребёнка Вангола и Тинги, но этого не случилось. Однако духи тайги подарили ему счастье держать в руках будущее своего рода, и он благодарил их, роняя на редкую седую бороду слёзы. Орочонский род Такдыгана пополнился ещё одним мужчиной, а уж тайга сделает из него искусного охотника. Такдыган, конечно, поможет. Он должен и обязан, значит, ещё рано уходить из этой жизни. Старик, придержав оленя, поравнялся с Ошаной и, объяснив ей, куда вести стадо, стал поджидать Игоря.

— Нужно отвести следы, — сказал он скоро подъехавшему Игорю.

Спешившись, они прошли несколько минут по следу стада, а затем, возвращаясь, тщательно скрыли и замаскировали следы. В утреннем предрассветном сумраке они разложили большой костёр, по всем правилам устроили небольшую охотничью стоянку и, устроившись у костра, уже в рассветных лучах солнца уснули.

Солнце высоко стояло в небе, когда Такдыган поднял крепко спавшего Игоря:

— Вставай, быстро уходим.

Вдалеке по редколесью в их сторону двигался отряд.

Такдыган насчитал двенадцать всадников. Собравшись в считаные минуты, они, сев на оленей, двинулись в сторону сопок. Их заметили. Такдыган видел, как блеснули на солнце линзы бинокля и отряд разделился. Группа из четырёх всадников, ускорив движение, пошла им наперерез. Такдыган улыбнулся и махнул рукой Игорю.

— Лошадь не олень, в тайге не догонит.

Они чуть изменили направление, сделав напрасными усилия идущих им наперерез всадникам, и быстро стали уходить в поросшие густыми зарослями склоны сопок.