***

Ох, Джерри, никакой спешки нет, пусть пройдет столько времени, сколько тебе нужно, потому что я знаю, – всякий раз, как вижу тебя, знаю, что это – ты, именно ты – есть и будешь. И не так уж важно, что ты решишь и решишь ли вообще; не в нас дело – дело в нашей любви, в том, что мы чувствуем друг к другу, это мы должны оберегать, нельзя допустить, чтобы мир у нас это отнял.

Я хочу дотянуться до тебя.

Приходи, если можешь. Я здесь. Сама любовь к тебе делает меня счастливой, даже когда ты не приходишь ко мне.

Ты так говоришь, а ведь это не всегда будет правдой. Почему ты никогда не веришь мне?

***

На работе ему сказали, что в его отсутствие предложенные им идеи и наброски мультипликаций были отклонены конференцией по собачьему питанию. Он сел за свой стол в большой комнате, в то время как вестибюль уже полнился щебетом и стуком каблучков уходивших секретарш, и принялся набрасывать собак, вышагивающих на двух ногах и беседующих друг с другом. На его стальном письменном столе зазвонил телефон.

– Милый, что случилось?

– Не знаю, – сказал он Руфи. – Не случилось того, что должно было случиться. Согласна взять меня обратно? Или тебе бы не хотелось? Тогда я могу еще какое-то время пожить в коттедже.

– Конечно, согласна. А ты хочешь снова быть со мной?

– Видимо. Что-то не мог я сфокусироваться на бедняжке Салли: у меня засело в печенках, как ты надела свое платье для коктейля и вышла из моей жизни.

– Она была расстроена?

– Нет, она была невероятно спокойна и покорна. У меня такое чувство, что она сама этого хотела. У нее засел в печенках Ричард. И вот оказалось, что мы оба пусты.

– А Ричард был там?

– Приходил и уходил. Я видел его в самом конце, и он сказал мне, что у меня не хватило храбрости. Руфь помолчала, потом сказала:

– Как это подло. Он спросил:

– А как адвокат?

– О, прелестный человек. Еврей, примерно возраста моего отца, очень любезный и совершенно прелестный. Мы все обсудили в общих чертах: он считает, что подавать надо не в Алабаме, но после разговора с Ричардом думает, что дело до этого не дойдет.

– Значит, не дойдет. – Как страшно, как унизительно знать, что кто-то предвидел твои действия. Жена попыталась отвлечь его от этих мыслей:

– Ты бы видел, как я ехала в Кэннонпорт – еле плелась, это была просто мука. Мне гудели, меня обгоняли, а я думала: “У детей осталась теперь только я”, – и ехала медленно, как никогда. Просто удивительно, что сзади на меня никто не налетел.

– Можешь написать брошюру: “Как я стала ездить осторожно”, автор Руфь Конант.

– Почему ты в Нью-Йорке?

– Сам не знаю. Наверно, потому, что не могу в довершение всего потерять еще и работу. Мне здесь спокойнее. – Ждешь, что она тебе позвонит?

– Нет, ей-богу, этого я как раз не жду. Потерпишь еще часа два?

– О, конечно.

– Накорми детей, я вернусь к ужину, часов около восьми. Я люблю тебя.

– Ну и ну. Все так неожиданно. Я теперь уж и не знаю, на каком я свете. Он рассмеялся и сказал:

– Почему женщины такие смешные? Она тоже все время острила.

– Джерри?

– Да?

– Ты только не вздумай выкинуть чего-нибудь. Он снова рассмеялся.

– Например, взрезать себе вены? Вам всем тогда бы крупно повезло.

– Не говори глупостей.

– Ты такая милая, – сказал ей Джерри, – что выждала лето.

– Я поверить не могу, – сказала Руфь, – что все позади. Я уже столько раз думала, что все позади, а оно все продолжалось и продолжалось.

– Теперь кончилось. Пожалуйста, успокойся и будь снова сама собой.

– А именно? Какой?

– Ты знаешь.

Она повесила трубку, но он обнаружил, что не может рисовать. Рука у него дрожала; за окном множились огни, по мере того как город погружался в ночь, словно огромный, мерцающий, тихо тонущий корабль. Шел уже седьмой час – делать ему здесь больше было нечего. Он взял блокнот для рисования и направился на автомобильную стоянку возле колоссального котлована; по дороге в Гринвуд, сквозь грозящее гибелью переплетение сигналов и фар, в его сознание снова просочился тот страшный разговор на пляже. Вся розовая от соленого бриза – и подбородок, и щеки, и веки – Салли спросила, еще не вполне веря, что он отступается от нее:

***

Неужели мы не сумеем это наладить?

Никогда.

Да ты хоть понимаешь, что ты мне говоришь?

Я говорю, что мы никогда не сумеем это наладить. И что всем нам потом будет плохо – и мне, и Руфи, и тебе, и Ричарду.

Все дело в моих детях? Это из-за того, что ты не выносишь моих детей?

Они мне нравятся. Единственное, чем они меня не устраивают: они напоминают мне о моих.

Не надо было тебе удерживать меня, когда я хотела уйти и когда у меня еще были для этого силы.

Я любил тебя. Все еще люблю. Если я тебе нужен, я в твоем распоряжении. Я тут – упакованный и доставленный стараниями Ричарда Матиаса.

Ты мне не нужен такой. Зачем ты мне – несчастливый.

О, я снова буду счастливым. Как только попаду в сказочный домик художника.

Нет. Все прошло. Я это чувствую.

Вот как? А я ничего не чувствую.

Питер, перестань приставать к мистеру Конанту. Он не хочет играть.

Он ведь только показывает мне ракушку. Она, Питер, чистенькая. Есть у тебя кармашек для сокровищ ?

Не подождем Теодору?

Она ходит совсем как ты, верно ?

Никогда этого не замечала.

Хочешь перебраться через камни, посмотреть, что там?

Тебе же охота вернуться ?

Я могу и подождать.

Джерри...

Скажи.

Прости, что я такая дура, прости, что вчера не могла говорить, как надо, а сегодня вот и поступить, как надо, не могу...

Ты держалась отлично. Ты – это ты.

Нет, я знаю, я сегодня плохо к тебе относилась, но не всегда будет так. Я же знаю, что нам вместе хорошо.

Я это тоже знаю. Дело не в тебе, Салли. Дело в обстоятельствах. Мы не можем устранить их. Ты не можешь устранить их для меня. И я не могу устранить их для тебя. Я бы очень хотел, но не могу,