– Леди Рибианна, я правильно вас понял, вы предполагаете, что Элеонору никто не убивал, и место имел несчастный случай? – приподнял брови король, Двэйн же, вообще, пребывал в прострации.

– Для Элеоноры он конечно несчастный, а для нас всех почти счастливый, ведь из-за этой промашки удалось напасть на след наркоторговцев. Я думаю, она специально такой яд взяла, и пузырек мачехе подкинула заранее, ведь после того, как ее бы повесили, именно девушка стала бы опекуном брата. А любовника поймали бы, и никто больше бы не путался у нее под ногами. Возможно, я где-то и ошибаюсь, но тогда объясните, как у жертвы на пальцах оказался концентрированный яд? Этот вопрос я хотела уточнить у доктора.

– Знаешь, Двэйн, умная женщина – это страшная сила, а если она еще и красивая, то быть ей министром внешней экономики. Я не шучу, у вас есть три года на обзаведение наследником, а потом, дорогая кузина, добро пожаловать на государственную службу.

– Ваша Величество, неужели вы так сразу поверили в мое предположение? – удивилась я, наш король вообще доверчивостью не отличался.

– Нет, конечно, это всего лишь версия, но самая лучшая из тех, что здесь прозвучали. Мне понравилось, как вы ее изложили: доступно, уверенно, подкрепляя фактами. И там, перед толпой, вы не растерялись и выступили с очень проникновенной речью, чем предотвратили кровопролитие.

– А вы мне так и не ответили, что вы делали под помостом, – ухватилась за поднятую тему мятежа.

– То же, что и ты наверху, дорогая, – рассмеялся Двэйн, обнимая меня за плечи. – Я как раз шел с докладом к королю, как прибыл человек и сообщил о беспорядках в городе. Он же рассказал о митинге, который устроили священники, и что они подстрекают народ к перевороту.

– Я же решил лично поучаствовать в восстановлении своего доброго имени и репутации. И что же я услышал, когда мы выбрались из подземного хода? Ваш, кузина, нежный голосок, вещающий о долге, ответственности и патриотизме, а уж ваши слова о любви к ближнему и смирении, даже меня заставили прослезиться, – что-то не похоже, Августиан еще тот льстец. – Знаете, я с трудом удержал брата, он хотел вылезти на помост и отшлепать одну очень любопытную леди, которая постоянно куда-то вляпывается. Вы не знаете, о ком он это говорил?

Я покраснела, опустила взгляд, вот так и спасай государство, никакой благодарности.

– Не расстраивайся, любимая, будет тебе благодарность, – засмеялся супруг, который расслышал мое бормотание. – Не знаю, как там с государством, но я уже счастлив от того, что ты живая и здоровая. Раз уж мы с тобой такие молодцы, преступление раскрыли, то нам самое время ехать в медовый месяц. Вот Грана поймаю, и порядок в городе наведу, сразу и поедем.

– У меня остался к вам, Анна, только один вопрос. Что случилось со священником? Он с таким воодушевлением говорил, а потом резко смолк и раздался глухой удар упавшего тела.

– Видимо, сердечный приступ. Он так рьяно призывал кару господню на себя, вот сердце и не выдержало, – потупилась я, стараясь думать о чем-то отвлеченном, а не о цепком, пронизывающем взгляде короля. Вот какая ему разница от чего помер священник? Это мой грех и когда-нибудь я за него отвечу.

* * *

Прошло уже три дня после мятежа священников, а мы так никуда и не поехали. Двэйн пропадал в управлении, наводил порядок не только в городе, но и чистил ряды своих подчиненных. В городе действительно творился хаос, хоть меня туда не выпускали, но слуги регулярно приносили новости и слухи. Большинство населения отделалось головной болью и противоречивым отношением к власти, так на них сказалось внушение священников. Но были и такие, которые тронулись рассудком, они бились в истерике на улицах, пытались взывать к людям, говоря выдержками из моей или церковника речи.

Кто-то тихо громил витрины и лотки торговцев, видимо, этим людям нужно было что-то сломать и неважно в поддержку каких идей. Но с ними было проще всего бороться, их арестовывали и отправляли в тюрьму дней на десять. Двэйн сказал, что зачастую этого времени достаточно, чтобы остудить горячие молодые головы, и дать им возможность задуматься над своим будущим. Совсем уж безнаказанными парни не оставались, им полагалось возместить причиненный ущерб.

А вот с сумасшедшими или с временно помешанными было тяжелее всего, специальное учреждение для больных такого плана принимало людей, родственники которых могли оплатить лечение. Но Августиан нашел почти гениальное решение, он распорядился освободить в ближайшем монастыре комнаты для больных и лечить их силами священников. Они не возражали, да и кто бы посмел, ведь из-за попытки мятежа церковь впала в немилость. Оратор, которого я убила, был архиепископом, а те четверо – его заместителями. Они остались живы, но перегорели и вряд ли когда-нибудь смогут воспользоваться магией. Да и жизнью их состояние было нельзя назвать, по словам Двэйна, они больше напоминали растения.

Вчера пришла весточка от Дэйзи, она писала о том, что город Аризмат очень красив, что ее встретили приветливо и поселили в прекрасных покоях, в противоположном от принца крыле. Также ей разрешили оставить своих охранников, которые неплохо себя зарекомендовали в дороге, отбивая нападение разбойников. Письмо было слишком официальное, чтобы я поверила в его искренность, но ведь мне никто не мешает читать между строк. Понятно, что Дэйзи во дворце не понравилось и особо ей там тоже не рады, а вот то, что с ней рядом Назим, делало ее жизнь там не такой мрачной.

На этих днях заезжал дед, очень сокрушался, что не страдает глухотой, потому что находиться в доме не было никакой возможности. Оказалось, мои родители то ругаются, а они это делают с битьем посуды, то мирятся, причем тоже очень громко. В общем, если так дело пойдет и дальше, то месяцев через девять у меня появится или братик, или еще одна сестричка. Меня это удивило, ведь мать пьет настойку. Но когда я это рассказала деду, он только отмахнулся, сказав, что мой отец ее нашел и вылил, кстати, по этому поводу тоже бы скандал.

– Знаешь, внученька, я рад, что ты пошла не в мать и даже не в отца, – улыбнулся дед, обнимая и целуя в щеку.

– Если не в них, то тогда в кого? Надеюсь, в моем рождении нет каких-нибудь тайн? – пошутила я. Какие могут быть тайны, если внешне я похожа на обоих своих родителей.

– Я тешу себя мыслью, что ты взяла мой характер, – во взгляде деда проскользнула грусть.

– А почему тогда у тебя такой грустный вид? Разве у тебя плохой характер? – попыталась обратить слова в шутку.

– Тяжелый у нас с тобой характер, мы слишком требовательны к людям, особенно близким. Не повторяй моих ошибок, внучка, научись прощать мужу мелкие просчеты.

– Но у нас с Двэйном все хорошо.

– То есть ты не злишься на него из-за того, что у вас не было медового месяца, что он больше времени уделяет работе, что где-то пропадает ночами?

– Я хотела бы, чтобы он чаще бывал дома со мной, но тогда бы это был уже не Двэйн. Я не злюсь, но очень беспокоюсь о нем.

Я сказала тогда деду правду, после мятежа мне опять стал сниться тот сон, где Двэйн погибает. Каждый раз я просыпалась от собственного крика, заполошно ища рядом мужа. Он тоже просыпался, успокаивал меня, говорил, что это просто сон, что я сильно нервничала в последнее время, вот мне такие сны и снятся. Как бы я хотела, чтобы все это так и было, но тревога никуда не уходила. Наоборот, она стала преследовать меня и днем. Вот спрашивается, почему я уже полчаса хожу в вестибюле? Что я забыла у входной двери днем, когда до приезда с работы Двэйна еще два часа? Умом понимаю, но все равно не ухожу.