– Жаль, что вы от нас так скоро… Надеемся, что вам у нас понравилось, не так ли? – сказал ему швейцар вкрадчиво-вкрадчиво, вежливо-вежливо. Настолько, что любого бы дрожь проняла – до такой степени сильная исходила от этого швейцара угроза.

– Спасибо, очень. Все может быть, – ответил Костя уклончиво и вышел вон, отвернувшись от неприятного лица, на котором тут же возникла довольная улыбка.

Выйдя из «Хилтона», Костя почувствовал себя человеком. Пусть тем же, что и был – мерзким существом, изменяющим своей жене, но все-таки – живым. Ночь была человеческой, звуки вокруг были простые и знакомые. И темнота такая радостная и приятная, вроде той, когда в детстве не можешь уснуть, потому что ждешь, когда наступит утро. Ведь как только рассветет, ты возьмешь свои вещи и поедешь с родителями на первом же поезде в деревню к бабушке – на лето.

Мечтать Косте суждено было недолго – он испугался того, что никакое такси за ним не приедет. Не приедет, а он останется здесь один-одинешенек. Придется вернуться в гостиницу, а там эти сожрут его заживо. И наверное, чем грешнее он жил, тем вкуснее будет их трапеза.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но такси все-таки приехало. Костя не был забыт и, как полагается, доехал до Хитроу. «А все почему?» – может, спросите вы. А потому, наверное, что снаружи все и правда по-нормальному…

1

Полет домой был полной противоположностью полета в Лондон. Все это было невыносимо. Костя до сих пор был на пределе, и пожалуй, невозможно описать всю ту гамму чувств, которые он испытывал. Удивительно, но именно Даша оставалась тем островком света, который держал молодого человека на плаву в океане безумия. Она была его спасением в том смысле, что, пытаясь избежать мыслей о том, участником чего он стал, Костя думал о своей супруге. Об этой милой, любимой девушке, которая поверила ему, как и все остальные, но при этом была рядом и чаще прощала, чем кто-либо еще. Теперь, после того, что произошло и чего он не мог объяснить даже теоретически и все-таки пытался осмыслить, мужчина грустил от того, что не дал жене знать о времени своего прилета.

Это значило, что она его не встретит. При всем при этом вряд ли она этого хотела. Вспоминая, как скомканно и нарочито нежно он с ней общался последний раз, стоя в Гайд-парке, Костю тошнило. Он чувствовал, что это было последней каплей, и понимал, что все кончено. И все-таки, казалось, он остался жив только потому, что хотел ее увидеть.

В остальном положение было еще более незавидным. Костя замечал, как стыдливо от него отводили глаза пассажиры, которым он напоминал наркомана, у которого вот-вот случится ломка. Лоб его покрывала испарина, а сам он вздрагивал от любого шума и движения. Половину пути он лихорадочно хлебал минералку, чтобы оставаться в сознании. О сне, понятно, не могло быть и речи – Костя боялся закрыть глаза, потому что не хотел снова увидеть, скажем так, своих новых «лондонских друзей», с которыми, как он надеялся, удалось распрощаться навсегда. Тем не менее очнулся он за сорок минут до посадки, разбуженный стюардессой, которая с профессиональной лаской и настороженностью спросила, все ли в порядке и не хочет ли он воды.

Сориентировавшись, Костя выдавил стюардессе, что все неплохо, и попросил стакан воды, который та поспешила ему принести. Родной Петербург был близко. За окном было видно Россию.

2

Оказавшись в городе, уже по дороге домой, Костя, пересилив себя, позвонил начальнику и отчитался. Он объяснял, что все прошло замечательно, но в голосе его были неуверенность и страх, причины которого Иван Николаевич постичь был не в силах. Босс терялся в догадках, не обманывает ли его подчиненный и что вообще произошло, тактично требовал, чтобы Костя появился сегодня в офисе, отчитался подробно и просто поговорил – обычное дело, но менеджер отказался и повесил трубку, а затем и вовсе выключил телефон. Даша, он знал, трубку не возьмет, а вот начальник беспокоить будет – тут к бабке не ходи, и так ясно.

Подходя к дому, Константин боролся с тем, чтобы не заплакать. Он понимал, что сам виноват в том, что случилось, и знал, что у каждого человека есть свой предел. Он представлял, как сейчас войдет в квартиру, расскажет Даше обо всех сверхъестественных вещах, что с ним произошли, извинится перед ней за все, и все встанет на свои места, но понимал, что это лишь его фантазии. Потому что перед поездкой в Лондон Даша была близка к точке кипения. После того, как она узнала, что Костя поедет в аэропорт один, а потом поняла, что он не дал ей даже и шанса, чтобы она могла его встретить сегодня утром, – после всего этого Костя догадывался, что Даша справедливо решила вычеркнуть его из своей жизни.

Он не стал звонить в дверь – чувствовал, что жены нет дома, и поэтому сразу открыл дверь ключом. Войдя внутрь, он убедился с первых секунд, что квартира пуста и он был прав – Даши тут не было. Свет включать не хотелось. Закрыв дверь, в чем был прошел на кухню – в холодильнике им была оставлена бутылка пива. Сделав пару глотков, Костя заставил себя подняться со стула и пойти разуться, помыть руки и разобрать вещи после приезда.

В комнате он обнаружил записку от Даши, смысл которой был в том, что она хочет с ним развестись в самое ближайшее время при минимуме встреч и дальнейшего общения. Записка была относительно короткой, ровной, серьезной. Грустно было осознавать, что вот так все закончилось.

Общаясь с другими девушками, сближаясь с ними, Костя неизбежно отдалялся от той, которая всегда была рядом. Ирония была в том, что, когда ему перестала быть нужна измена, он сам стал не нужен жене. Горю его, конечно, не было предела, но после того, что произошло с ним в Лондоне (в который он больше ни ногой), этот человек понял, что иногда приходит такая пора в жизни, когда надо принимать взвешенные решения и брать на себя ответственность за ход своей жизни.

Он не мог назвать себя ни атеистом, ни верующим, но все же всегда, как говорят, «нутром чуял», что есть что-то свыше; он был далек от богословия, но теперь сообразил, что страдать и мучиться, пользуясь плодами своего греха, – не есть искупление. Раскаяние и искупление будут таковыми лишь тогда, когда ты признаешь свои ошибки, примешь их и откажешься от той корыстной выгоды, которую получаешь, греша одним и тем же каждый раз.

И вот ведь странное дело – ему было так плохо, так больно и одиноко, что хотелось застрелиться, и в то же время он страстно хотел жить. Так сильно, как он никогда раньше не хотел. То ли дело в том, что Костя осознал, что смертен, то ли наоборот, понял, что бессмертие вполне реально, но в конце концов он решил жить по-другому, не так как раньше и непременно – здесь и сейчас. А что до ошибок – ну да, он причинил много зла своей жене, видимо, бывшей, и любовницам, но ведь он приносил также немало добра и счастья всем этим женщинам.

Короче говоря, несмотря на все случившееся и теперешние проблемы, ему не хотелось ни выпить, ни побыть одному, ни быть сердитым на весь мир. «Что ж, развод так развод. Это будет верным, как бы горько потом ни будет, я переживу, и Даша будет счастлива. Дану меня все сложится», – так думал он, раскуривая сигарету на балконе и посматривая на то, как закат лениво растекается по стеклам соседних домов.