Хотя живот под синим платьем казался небольшим и не очень заметным, ему чудилось, что она ковыляла вперевалку. Ее лицо покраснело, светлые волосы выбивались влажными прядями из-под шляпы.

– Ты пойдешь сегодня к старику Паттерсону? – спросил он.

– Вероятно. – Она с беспокойством взглянула на него.

Паттерсон, краснолицый армейский доктор, будет через четыре месяца принимать у нее роды. Казалось, Розе было неприятно говорить о нем, как и самому Джеку было неприятно думать, что толстые, волосатые пальцы мужчины прикоснутся к его жене. Когда несколько вечеров назад они столкнулись в клубе (в таком маленьком гарнизоне невозможно долго не видеться), Паттерсон, слегка пьяный, сказал: «Так как себя чувствует наша малышка?» – и улыбнулся ей так, словно она принадлежала им обоим. И к стыду Джека, злость, которую он тогда почувствовал – неодолимое желание двинуть доктору в челюсть, – была самой сильной его эмоцией. Тогда он и не думал о ребенке. До этого он испытывал не более чем немое удивление, ощущение нереальности. Ребенок был ошибкой, как недвусмысленно дал понять его новый командир; женитьба до тридцати уже ничего хорошего не предвещала, а уж если появлялся «щенок», как он это назвал, «тогда вообще хоть застрелись».

Да, та ночь в клубе была ужасна. Это было после того, как он получил письмо от Суниты. «Я надеюсь, что ты тоже счастлив». Он сидел там, пил виски больше обычного, и его мысли вызывали у него такие же болевые спазмы, как вызывает их зубная боль или костный перелом.

Роза сидела напротив него. Толстушка Роза, потому что ее лицо явно округлилось, в своем синем просторном платье, такая добрая и милая, такая реальная и нужная ему. Но мысли о Суните все равно прорывались через все запреты, словно ребенок, орущий на заключительной репетиции концерта. «Я скучаю по тебе, Сунита. Я хочу тебя. Это были самые лучшие дни в моей жизни».

– Просто сок лайма и содовая, благодарю.

Роза улыбнулась официанту, и тот улыбнулся в ответ, нежно, любяще, так, как Джек хотел бы ей улыбаться, если б мог. Одним из многих достоинств, которые он уважал в Розе, было ее умение быть приятной со всеми. Она была честной и искренне относилась к другим людям. «Сунита, Сунита, распусти свои длинные волосы». Роза никогда не превратится в чудовищную мэмсахиб, которая тиранит своих слуг. Хорошие манеры Розы опираются на сочувствие и уважение, и домашняя прислуга уже обожала ее. Дургабаи больше радовалась их будущему ребенку, чем сам Джек.

И Роза ничего не боялась, была спокойной. Джек боялся больше – на кладбище Пуны было полно английских младенцев, умерших от тифа и укусов собак, малярии и жары. Дети и их матери. У Паттерсона, бесчувственного осла, имелся целый набор «забавных историй», которые он рассказывал будущим матерям.

Вот одна из его излюбленных баек, которую он рассказал в тот вечер.

– Милый малыш, – загрохотал его бас, – сидел на руках матери и пил молоко из бутылочки. Тут появилась огромная стая обезьян, они выхватили его у матери и унеслись прочь. Ха-ха-ха. Надеюсь, вы будете более осторожными.

Роза вежливо посмеялась, хотя слышала историю раньше. Умоляюще взглянула на Джека – мол, спасай.

Он подвинулся ближе к ней.

– Как там поживает Тори?

Он отгородил ее от всех, усевшись рядом и обняв за плечи. Она удивилась – он редко обнимал ее на людях, да еще спросил про Тори.

– Ты ничего еще мне не рассказала.

– Я не думала, что тебе это будет интересно, – ответила она. Тут он с удивлением увидел, как задрожал ее подбородок. Когда он перевел взгляд на бар, Паттерсон все еще смотрел на нее. С ухмылкой. Все подмечая. Вероятно, это из-за ее беременности, решил он. В первые три месяца это с ней бывало, но теперь она практически не плакала.

– Я возьму рикшу, – поспешно сказал он. – А ты расскажешь мне все по дороге.

– Конечно, мне интересно, – сказал он. – Не надо молчать о таких вещах.

Он с сожалением спохватился, что в его словах прозвучал упрек, а ведь он старался быть внимательным.

Она только что сообщила ему, что Тори отправится домой 25 мая.

– Мне надо было сказать тебе раньше, но это так… – сказала она, устало прислонившись к его плечу.

– Что?

– Неожиданно.

– Ты будешь скучать без нее. – Он услышал ее тяжелый вздох в темноте.

– Да.

Он дотронулся до ее руки, но понял, что ему не хочется этого. Угроза новых слез его раздражала.

Они молча ехали по пустынным улицам гарнизона. Ночной мрак нарушали лучи света у ворот, где сидели ночные сторожа. В туземных кварталах поднимался дым от костров. Глядя через плечо Розы, Джек думал о Тори и сожалел, что никак не мог относиться к ней с симпатией. В их разговорах всегда сквозило какое-то соперничество, которого он не понимал. Наверняка из-за Розы.

Еще Тори, казалось, не понимала правила игры между мужчинами и женщинами, принятые в Индии, и это ему не нравилось. Грубо говоря, она была не настолько красивой, чтобы ей прощали ее прямоту и громогласность. Ей надо было больше слушать, меньше говорить и радоваться тому, что само шло ей в руки. Да, оценка жестокая, он это признавал, но другие мужчины были того же мнения, а хорошенькие женщины, такие как Роза, все равно никогда этого не поймут.

– Но я удивлен, что она так и не нашла себе никого. – Он решил быть тактичным, тем более что Роза была взвинчена. – Она не дурнушка.

Она ахнула, отвернулась к окну и покачала головой.

– Неужели только это действительно интересует мужчин? – В тихом голосе Розы звучала горечь. – Тори славная, добрая и преданная, да, по-моему, и красивая. Неужели ты не замечал, какие у нее красивые глаза? Ух! – Она разочарованно замолкла.

– Роза, я сказал только, что она не дурнушка, – возразил Джек. Он слышал свой голос, негромкий и сердитый, с намеком – доведешь меня, и я взорвусь; ему это не нравилось, но и она не должна повышать на него голос. – Впрочем, нас всех скоро вышвырнут отсюда.

Это была еще одна вещь, которую не понимали женщины, – какой напряженной была обстановка. В Конгрессе творилось черт-те что, теперь полковник постоянно сообщал им об этом. В белом углу там сидел Ганди, призывая к миру; в красном те, кто жаждал крови.

– Между прочим, – Роза не собиралась сдаваться, – я должна поехать в Бомбей и попрощаться с ней перед отправлением парохода. Я должна это сделать.

– А ребенок? Не думаю, что ему будет полезна такая поездка.

– Он выдержит. Если это он.

– Что ж, похоже, ты уже все решила.

– Да, решила.

Он пытался сдерживаться и не злиться – хотя ему не нравилось, что она ставит его в известность, куда и когда поедет. Но потом вздохнул с облегчением – решил вопреки всем своим намерениям снова повидаться с Сунитой.